Татьяна Романова
17 июня 1988 г.
– Он не откроет, Клем, – простонал Олев. – Сегодня же ночь Окаянницы, все монахи канон читают. Не до нас ему.
– Вацек! – заорал Клеман, силясь перекричать весь этот кошмар – завывания ветра, всхлипывания Олева, треск выстрелов, до сих пор отдающийся эхом в ушах. – Открой, тетеря ты этакая!
Беда у нас!
Ветер швырнул ему в лицо пригоршню мелких колючих градин. В сплетениях ветвей, истерзанных непогодой, затанцевали блеклые сполохи болотных огней. Дрянная ночь. Ночь Каськи.
Уже двести с лишком лет монахи-исконники читают её главу из Книги Грешников – а всё не уймется чёрная душа. Не дай Бог в эту ночь оказаться вдали от людского жилья.
Дверь приоткрылась, выпуская в промёрзший воздух клубы пара. Брат Вацлав близоруко сощурился, вглядываясь в ноябрьскую ночь.
– Впусти, – прохрипел Клеман.
– Да-да, конечно, – засуетился монах.
Вдвоём они втащили Олева в келью, положили на скамью.
От тепла и запаха ладана закружилась голова. Клеман опустился на пол. Оперся о стену, запрокинул голову – и комната поплыла перед глазами.
Господи-боже, да я ж его пять миль на руках тащил. Милю – через лес. Это в Каськину-то ночь… Ирене или ещё кому из Братства скажи, так не поверят!
– Как всё случилось-то? – голос Вацлава вырвал из уютного забытья.
Как случилось? Прав был Маркус, царствие ему небесное. Не стоило в ночь Окаянницы на такое важное дело отправляться. Но ведь граф Ловицкий, заклятый враг Братства, лишь на пару дней приехал из метрополии. Хорошо хоть Иренку с собой не взяли – а она так просила…
– Они знали, что мы придём, уроды эти, – Клеман скрипнул зубами. – Им сказал кто-то, Вацек. Кто-то наш.
Что-то с силой ударилось о дверь, умчалось в бесприютную темень леса. Пламя свечи взметнулось тонкой струной, почти дотянувшись до потолка.
Вацлав испуганно бросился к кафедре. Склонился над раскрытой книгой, что-то торопливо забормотал. А Олев так и остался лежать на скамье с иглой, торчащей из распоротого плеча.
– Вацек, ты что?!
– Ты жить хочешь? – в голосе Вацлава прорезалась угроза. – Это канон. И его надо дочитать. Сегодня – надо.
Небо расколола молния.
– А-а-а, Каська идёт, – всхлипнул Олев. – Заберёт нас всех, предателей…
– Да он же помирает! – взмолился Клеман. – Бредит уже!
Вацлав поднял взгляд. В дрожащем свете лампады его лицо казалось старше и строже.
– Читай сам. Вместо меня. В Каськину ночь. Согласен?
– Но я по-старому не умею!
– Читай как можешь. Или штопай.
– Ладно, – пробормотал Клеман, неуклюже пробираясь за кафедру. – Ты уж только сделай всё как надо.
Вроде и знакомые буквы – а что написано, не поймёшь. Все с какими-то крючочками, точками. И пробелов между словами нет – всё сплошь. А, вот заглавная буква. Ка-цирина. Каська, значит.
Ободрённый успехом Клеман двинулся дальше. Читать оказалось на удивление легко – буквы сами складывались в слова. Хотя что удивительного в том, что язык предков дался чистокровному валатцу? Кровь не водица.
Кровь?
На странице остался бурый след от пальца. Конечно, руки-то недосуг было помыть. Ох, Вацек и взбесится! Хотя книга старая, грязная – может, не заметит?
На слух выходила полная галиматья, но смешно почему-то не было. Было страшно. Как в детстве, когда утром выбежишь на купальные мостки и замрёшь на краю, закрыв глаза. В камышах птицы верещат, ступни ощущают скрипучее тепло деревянных досок, а всё равно по спине дрожь пробегает: одно неверное движение – и болтаться тебе в ледяной илистой воде.
С треском ударилась о стену оконная рама. Закричал Олев. Вацлав метнулся к кафедре, повис на руке друга, пытаясь оттащить его прочь – но тот, обуянный непонятной силой, продолжал читать. Алой полосой вспыхнули во тьме последние строчки канона, и Клеман прочел их – без усилий, будто знал с детства…
