Я беда.
Корявый изъян на повороте твоей
судьбы.
Осколок боли, навечно застрявший в
сердце.
Меня не вытравить.
Не стереть.
Нас не спасти.
Поздно.
Ноябрь
Метель за окном завывает диким волком. Хаотично летящий снег
безжалостно бьёт в стекла, тупой болью отзываясь в сердце. С
недавних пор я ненавижу зиму.
— Тася! — Тихий, проникновенный голос Татьяны Ивановны
возвращает меня в реальность: небольшой уютный кабинет в пастельных
тонах с абстрактными картинами на стенах. — Поговори со мной,
девочка.
Не поворачивая головы, исподлобья смотрю на седовласую женщину с
добрым взглядом и понимающей улыбкой. Копаться в чужих душах — её
работа, щедро оплачиваемая такими дураками, как мой отец.
Развалившись в кожаном кресле, Татьяна Ивановна выжидающе
постукивает авторучкой по исписанному листу своего ежедневника и
надеется услышать от меня хотя бы слово. Но разве оно способно
что-то изменить?
— Три месяца терапии, а мы не сдвинулись ни на шаг, — виновато
качает головой психолог. — Всё дело в Савицком, верно?
Ощущаю себя подопытной крысой: женщина знает, как напрягается
каждая клеточка моего тела при одном только звуке ЕГО фамилии, но
всякий сеанс начинает допрос именно с этого.
Привычно поджимаю губы. Позволяю одинокой слезинке шустро
скатиться с щеки и мокрым пятном на моих джинсах присоединиться к
другим таким же. Татьяна Ивановна подобно сапёру аккуратно
прощупывает уязвимые участки моего сердца и безжалостно подрывает
остатки воспоминаний.
— Он сделал тебе больно?
Закрываю глаза и улыбаюсь: больно сдавать кровь из пальца, а
когда у тебя заживо вырывают сердце, это совсем другое.
— Георгий обидел тебя?
Смеюсь. И за что только отец платит такие деньги?!
— Ты можешь мне рассказать, — всё тем же приторным голосом
пробирается в душу Татьяна Ивановна. — Тебе больше ничего не
угрожает, Тася. Ты же знаешь: Савицкий не вернётся.
Быть может, метель не такая уж и противная. Да, она, как и все
вокруг, напоминает мне о боли, но хотя бы делает это честно.
— Тебя нашли в ужасном состоянии, Тася. И я понимаю, как не
хочется тебе возвращаться в тот день. — Татьяна Ивановна замолкает
и, кусая губы, тоже смотрит за окно. — Метель, — констатирует
спустя минуту. — В твоей душе метёт не меньше, верно?
Кончики моих пальцев тут же начинают дрожать. Сжав кулаки,
смотрю на часы, висящие над столом. Впереди ещё двадцать минут
идиотских вопросов.
— Это неправильно, — хмыкает женщина, глядя в упор на мои сжатые
ладони. — Перестань себя наказывать, Тася! Ты ни в чём не
виновата.
Как бы не так! Всё, что случилось с нами — итог моей
инфантильности, глупого стремления пробудить в Савицком человека.
Мне следовало услышать окружающих, которые в один голос пытались
уберечь меня от беды. Что ж, моё упрямство круто сыграло против
меня.
— Тася… — безнадёжно пытается достучаться до меня Татьяна
Ивановна. — Ты можешь мне не отвечать. — Ничем не выдавая своего
раздражения, она аккуратно закрывает блокнот. — Просто помни: я на
твоей стороне. Вдвоём всегда проще найти решение, нежели в
одиночку.
Неправда!
Сходить с ума лучше в одиночестве.
За полгода до событий, описанных в
прологе
Забавно, как быстро выросли
деревья в чужом саду.
Грустно, что я все
пропустила.
Родители развелись, когда мне было три. Я плохо помню то время в
отличие от Ники, моей сестры. Ей тогда исполнилось семь, и все
«прелести» развода в полной мере отразились на её психике. Ночные
кошмары, истерики, слезы… Отец не справлялся, а мама… маме было
немного не до нас. Когда полгода проводишь в Ницце, а остальное
время не вылезаешь из спа-салонов, дети только мешают. Наверно…
