Анжела БЕЦКО. Будет небо – будет и крыло
***
Удочери меня, мой ясный свет.
Как небо – землю и как месяц – звезды.
Возьми туда, куда другим не след.
Вдохни в себя, как ты вдыхаешь воздух.
В течение, в мелодию, в тоску
своей реки тайком возьми… послушай,
как я читаю бережно строку,
которая твою читает душу.
Возьми в ладоней теплое кольцо,
как яблоко последнее из сада,
где снегопад забил мое лицо —
там, где душа, лица уже не надо, —
где яблони распяты на снегу
и умер сад, заброшен и завьюжен…
Возьми туда, куда я не могу,
в ту невозможность взять – возьми…
И глубже.
***
Птица, не умирай…
За тебя ль не молилась?
Здесь, конечно, не рай,
но Господняя милость
и зерно от щедрот
вездесущего неба.
Что еще просит рот,
кроме песен и хлеба?
Птица, не умирай!
В смерть не верю – хоть тресни!
Даже если за край,
в неизбежное если…
Тут, понятно, не юг
и луч солнечный редок.
Что еще хочет дух,
кроме ветра и веток,
что сплетаются в сеть —
против птичьей природы…
Неизбывное – петь,
если певчей породы.
ДУДКИ
Есть дудки разные.
Одни —
дыханием живут,
и ноты путают они,
и чисто не поют
в чужих руках,
как соловей
стал в клетке б доживать,
о ветке думая своей…
Другим —
на все плевать.
За неумолчный звон монет —
талант,
как пес,
издох —
продать готовы белый свет
и верят:
с ними – Бог.
НИЧЕЙ
Выше небушка не вырасти
ни на суше, ни в воде.
Нет на свете большей сирости,
чем свивать гнездо нигде.
Прописался глупый скворушка
в раззолоченном раю.
Как живется, серо перышко,
у могилы на краю?
Горизонт забит скворечнями
в той заморской стороне,
двухэтажными, нездешними
да пустыми – в глубине…
А у нас снежинки мечутся,
как рыбешки…
Но зато
минареты в полумесяцах
в том краю, где ты никто,
богородицы по улицам
да спасители…
не те?..
А у нас – Один…
сутулится,
воскресает на кресте…
А в окне – всполох рябиновый —
рай оседлых снегирей…
А в твоем – горчит чужбиною,
ночь – темнее, день – серей,
оттого и бродишь за морем…
А у нас – белым-бело,
на просвет – все то же самое,
с небом дружится крыло,
только к прозе мы привычные:
горы – снега, ведра – щей —
хорошо до неприличия!..
Чей ты, скворушка ничей?
***
По ангелу – тебе, и мне, и всем.
Как будто божьих тварей миллионы
и лучшее из редкостных поэм
запрятано в их шепоты и звоны…
Ты несозвучен. Ты – не ко двору.
Ты – диссонанс в мажоре и в миноре…
Тогда хотя бы по крылу, перу,
по голосу, что в ангеловом хоре
срывается до бездновых высот,
где места нет ни свету, ни блаженству…
И если вдрызг, фатально не везет,
тогда хотя б по шелесту…
по жесту…
***
Выстоять – как трава —
в море пламени, в мире пепла,
вынянчить те слова,
что растут, чтоб душа не слепла,
вышептать те пути —
неизменные – что наружу,
выдышать то «прости»,
без которого вдох не нужен.
К ОФЕЛИИ
Душа моя, Офелия, молчи,
как если бы молчали колокольни.
Едва ли звук тревожней и безвольней
отыщется в немеющей ночи,
чем шепот приглушенный твой. Плети
венки из трав дурманящих и сизых.
И если бы тебя позвали снизу,
безумным не внимай. В твоей горсти
зажата нить трагедий, кривд и правд.
Кисть разомкни, плывущая над миром…
По-прежнему все серо здесь и сиро.
Остывшая, пустынная квартира,
где я плету венок из слов и трав
той, для которой нелюбовь – отрава…
ПОДЗАБОРНОЕ
Ветошка, лоскутье подзаборное,
черепок я, осколок стекла.
Легшей в землю попкорном – не зернами,
не взойти. Потому не смогла.
По плевку, по бычку да по камешку
на помойке расту и расту.
И росточком не вышла пока еще:
не видна я тебе за версту.
