…Гроза бушевала вовсю: жуткие раскаты грома и слепящие полосы молний на почти черном небе заставляли Киру испуганно втягивать голову в плечи, как будто это могло чем-то помочь. Она бежала по огромному, заросшему высокой травой полю. Каблуки то и дело попадали в рытвины и ямы, запутывались в мокрых плетях вьюнка. Кира страшно устала, но бежала из последних сил. Что-то гнало ее через поле, к небольшому леску, туда, где белело очертание старого кирпичного дома.
Поскользнувшись на мокрой траве, Кира упала, неловко подвернув ногу. То, что было сзади, неумолимо приближалось, а она никак не могла встать. Нога болела и не слушалась, и от ужаса Кира никак не могла сосредоточиться и заставить себя действовать спокойно. Она скребла ногтями по скользкой земле, пытаясь подняться, оглядываясь назад, и выла от ужаса, который охватывал ее, сковывал руки и ноги, туманил и без того ничего не соображающую голову.
Из последних сил Кира рванулась из плена болотистой земли, побежала, волоча подвернутую ногу. Она знала, что нельзя оглядываться, ни в коем случае, это отнимет драгоценные секунды, и может стать слишком поздно. И все-таки оглянулась… Сквозь застилавший глаза красный туман Кира увидела огромную серую фигуру, вскинувшую над головой что-то тяжелое и блестящее, и закричала…
Он остановился в подворотне и заглушил мотор. Дождь… Это хорошо. Все спят, и никто ничего не увидит… Она всегда выходит из подъезда ровно в восемь и направляется к автобусной остановке.
Он неторопливо вышел из машины и спрятался за раскидистым деревом, держа руку со шнуром в кармане…
Утро не обещало ничего хорошего: зарядивший за окном мелкий нудный дождик, по всей видимости, собирался моросить весь день. Тяжелые черные тучи хмуро висели на небе. Хотелось заползти обратно под одеяло и, наплевав на работу, долг, имидж и так далее, пролежать в блаженной неге целый день, бездумно щелкая пультом и попивая горячий чай. Но уже от одной этой мысли Кире стало стыдно за себя: разве можно быть такой распустехой? Она деловая женщина, а не пустоголовая домохозяйка, и ей совершенно чужды подобного рода сентенции.
Решительно откинув тонкое шелковое покрывало, Кира встала и босиком прошлепала в ванную. После прохладного душа настроение немного поднялось, и дождь за окном уже казался не таким нудным, и небо было не таким хмурым и безрадостным. Белый новенький чайник звонко щелкнул, оповещая, что вода вскипела. Кира постелила на полированный стол жесткую от крахмала белоснежную салфетку, поставила треугольную тарелочку с треугольными же тостами, апельсиновый джем в фарфоровой мисочке, на бумажную салфетку положила серебряную ложечку с загогулинами на ручке. Налила в тонкостенный бокальчик крепкого чая, добавила тонкий прозрачный ломтик лимона, критическим взглядом окинула напоследок стол и, довольная увиденным, присела на краешек стула. Из-за этих «китайских церемоний», как Кира их называла, ей приходилось вставать на добрых десять минут раньше, но изменить себе она, увы, не могла. «Разве можно есть джем из банки!» – восклицала мама, – «Для этого есть специальная посуда». Причем именно джем. Варенье мать никогда не жаловала и всегда презрительно морщилась, когда слышала восторженный рассказ соседки: «А вот я огурчики солю…»
Впрочем, и с соседями мать практически не общалась, считая «праздные» разговоры пустой тратой времени. У нее все всегда было по плану, все вещи стояли на своих местах. На завтрак – чай, тосты и джем, именно так, на крахмальной салфетке, в тонкой фарфоровой посуде. Днем – кофе, непременно натуральный, а вечером опять чай, но уже зеленый. Кира никогда не видела мать, лежащую на диване с журналом или смотрящую сериалы. Читала она только книги – научную литературу или философские труды, сидя под торшером на стуле с высокой спинкой, ровно держа спину и чуть наклонив голову. Мать была кандидатом химических наук, занималась научными изысканиями, заведовала кафедрой в университете, репетировала учеников. Быт она презирала, поэтому для домашней работы периодически нанимались женщины, которые через какое-то время сбегали, не выдержав властного и жесткого характера хозяйки. Отец был инженером, хорошим специалистом, но, увы, не кандидатом. А посему подчинялся матери безоговорочно. Кира любила родителей: отца чуть снисходительно, мать – робко, потому что никаких нежностей та не признавала.
