>ГЛАВА 1. ВОЛЯ ДЕЛАЕТ С ЛЮДЬМИ НЕМЫСЛИМОЕ
Крепкий сон в эту ночь мне не удался. Я промучился всю ночь из-за головной боли. Тот странный лекарь, что пел песни, пока вытаскивал иглу из моей ноги, дал мне какие-то таблетки от головной боли, по вкусу напоминавшие резину, но на время я смогу позабыть о боли. На улице была метель, но, по словам метеорологов Буша, ближе к середине дня небо станет ясным. Мою голову заполонили мысли о семье Дженис. По сути, какое моё дело, но что-то внутри меня не оставляло, мои мысли по этому поводу кипели и как по мне, единственно верным в данной ситуации решением было помочь рабочим очистить старый самолёт ото льда. Буш заранее отдал приказ привезти сюда эту махину, по форме напоминавшую клюв пеликана. Самолёт был покрыт толстыми слоями льда, и мне с десятком рабочих пришлось удалять эти куски льда, при помощи громоздких кирок. Работа была тяжёлой уже спустя пять минут, у меня присутствовала отдышка, а руки онемели и посинели от холода, покрываясь белой коркой. Люди, которые долбили этот лёд рука об руку со мной, несмотря на тяжесть условий, которые им поставлены, с каменными лицами выполняли свою работу.
– Как нам жить дальше, Алан?
– Только вместе. Мы должны попытаться, Ло.
– Наш дочь мертва, Алан. Это конец! – рыдая, кипела Ло.
Я помню тот день, мы встретились впервые с момента смерти нашего ребёнка. В национальном парке посреди лета у нашей любимой лавочки. Под радостный смех детей, которые катались на аттракционах и играли в песочницах и доносившуюся из приёмника маршевую песню, мы – я и самый дорогой для меня человек умирали в этот весёлый для других день.
– Не говори так, прошу – всё ещё можно исправить, мы же любим друг друга! – дрожа, ответил я, не решаясь взглянуть в глаза, плачущему чуду.
Я и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать с ней на пару.
– Я ничего не чувствую, кроме боли. Во мне больше нет любви, прости, если сможешь.
У меня будто выдрали сердце с корнем.
– Дай мне шанс всё исправить, всё будет хорошо – иди ко мне.
Лори прижалась ко мне, поцеловав в щёку.
– Я совсем запуталась… Прости… Боже… Я просто, все эти месяцы…
– Я знаю, мне тоже тяжело. Я, как и ты ждал его и мне так же больно, но мы сможем пережить это только сообща, доверься мне, моё чудо. – тут я не выдержал.
Я искромётно начал молотить по льду, крича без устали, взывая к себе самому отпустить прошлое, но я не мог переступить через себя. Мерзлота в теле куда-то подевалась, гнев и боль заполонили все ниши. Когда мне стало не хватать воздуха, я отшвырнул кирку куда-то в сторону. Рабочие схватились за головы. Я едва не убил одного из их коллег, который был на перекуре. Лезвие воткнулось ему в рукав, прибив к стенке, но плоть не задело. Извиняясь и сгорая от стыда, я убежал в поле и просидел там до тех пор, пока туман не начал рассеиваться. Придя обратно в лагерь, я докурил последнюю сигарету в пачке, пока наши сумки грузили в самолёт.
– Ты должен тренироваться, если хочешь стать сильнее, Сэм! – промолвил Брендан.
Я пришёл в разгар их тренировки.
– Я устал делать одно и тоже, хочу что-то новое. – скулил юноша, лёжа на скамье.
На их крики также подошли Ая и Кайетан.
– Это самые эффективные упражнения, Сэм! Если хочешь стать сильнее – делай! – рявкнул Брендан, делая молотки с гантелями по сто семьдесят пять футов каждая.
Я дивился его силам, сам я едва ли мог осилить девяносто.
– Мы все вынуждены страдать от одной из двух болей: боли дисциплины или боли сожаления. Разница в том, что дисциплина весит граммы, а сожаление – тонны. – изрёк Кайетан, озираясь на гантели как на нечто мерзкое-примерзкое.
