На улице уже совсем стемнело, когда обшарпанный пригородный
автобус остановился у тускло освещённой остановки, обозначенной на
обочине дороги серой покосившейся палаткой. Двери автобуса со
скрипом распахнулись, выпустив в промозглую зимнюю ночь нескольких
пассажиров, а потом резко захлопнулись, и старая колымага,
раскачиваясь из стороны в сторону, покатила дальше вдоль укрытых
белёсым мраком полей.
Недавние пассажиры, в числе четырёх человек, медленно двигались
по обочине дороги, вытянувшись в неровную шеренгу. В небольшом
отдалении от остановки, метрах в десяти, к асфальтированному шоссе
примыкала грунтовая дорога, ведущая к маленькому, застроенному
разномастными домиками посёлку. Почти во всех домах уже горел свет,
едва пробивавшийся сквозь густую темноту, которая неизбежно
сопровождает беззвёздную загородную ночь. Если бы не светящиеся
окошки вдали, подобно маленьким маякам направлявшие четырёх
путников, местность бы выглядела совершенно унылой и даже
жутковатой. Оранжевый свет придорожных фонарей падал лишь на
двухполосное асфальтовое полотно, сантиметров на тридцать
возвышавшееся над полями, и узкий участок обочины по обеим сторонам
от него, выхватывая растущие рядом тоненькие деревца и кусочек
бесснежной равнины. Дальше границы света царствовала, наполненная
шелестом, тихим скрипом и прочими неясными звуками, сырая темнота
зимней оттепели. Сыграв на древнем подсознательном страхе перед
таящимися в ночи опасностями, она заставила возвращавшихся домой
людей незаметно для них самих сбиваться в кучу.
Однако не все четверо поддались стадному инстинкту – нетерпеливо
опередив троих сгрудившихся спутников, высокая, закутанная в чёрное
пальто девушка энергичным шагом добралась до съезда с трассы и,
свернув вправо от неё, быстро и легко понеслась к посёлку. Пройдя
почти половину составлявших его домов, она остановилась перед
кованым забором аккуратного двухэтажного особняка, неуловимым
движением извлекла ключи из бокового кармана висевшей на её плече
сумки и открыла калитку. Оказавшись во дворе, девушка быстро
заперла калитку и, сделав ещё несколько шагов по сохранившей
остатки снега плиточной дорожке, взлетела по широкой лестнице на
крыльцо дома. Остановившись перед входной дверью, она резко
обернулась и подняла глаза к затянутому облаками серо-чёрному небу.
Несколько секунд её пристальный взгляд буравил облака, словно
пытаясь пронзить их плотную пелену, но, не достигнув цели, потух в
разочаровании. Тогда девушка повернулась обратно к двери и, отперев
замок, вошла в дом.
Часы на мобильном телефоне показывали 22.35, когда Юля, поужинав
и приняв душ, поднялась в свою спальню на втором этаже и, упав на
застеленную кровать, дотянулась до тумбочки, где лежала серебристая
трубка. Прошедший день так её измотал, что не было сил даже
подняться и снять с постели покрывало, но спустя несколько минут
Юля, наконец, собрала волю в кулак и рывком поднялась на ноги.
Дёрнув за один конец, она рывком стащила с кровати шерстяной плед,
кое-как свернула его и бросила на стоявший возле двери комод, туда
же полетели лишние подушки и халат, вместо которого Юля надела
ночную рубашку. Затем она с удовольствием, ведомым лишь тем, кому
приходится пять дней в неделю подниматься в шесть утра, чтобы в
07.30 выйти из дома и вернуться туда только в 21.00, забралась под
тёплое и мягкое одеяло.
Только оказавшись в одиночестве и тишине, Юля дала волю своему
удушающему отчаянью, выплеснувшемуся из её души потоком слёз и
сдавленных рыданий. Сегодня ей было хуже, чем обычно, хотя
беззвёздные ночи всегда повергали девушку в необъяснимое уныние. В
этот вечер уныние было гнетущим как никогда. И дело было не только
в густых облаках, скрывших звезды, они стали лишь последней каплей
для её расшатанных нервов.
