>Введение. Что делать с генералом?
В известном разговоре Ивана и Алексея Карамазовых «в трактире» сформулирован теологический разрыв истории.
Как возможно, что православные убивают православных, причём беззащитных, детей, да ещё с особой жестокостью, при молчаливом общественном согласии? Ведь вся дворня барина-сумасброда, без исключения, присутствует при смертельной звериной травле ребёнка. И что же будут делать все эти люди в ближайшее воскресение? Славить Господа, конечно, и молить за здравие с благополучием «нашего енеральского благородия» да ещё с желательным сердечным умилением.
«Понимаешь ли, ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушный ты Божий и смиренный?»
Иван Карамазов, продвинутый русский интеллигент обращается в лице Алёши ко всему здоровому, живому, что есть в Православии, да и во всём христианстве. Алёша молод, чуток, вдумчив, искренен, способен болеть за людей, страдать за истину. Он героически пытается слушать брата Митю, его любовницу Грушу, брата Ивана, пошляка-отца, женщин Хохлаковых, «вымирающего» своего старца Зосиму, – является, таким образом, последней безнадёжной «скрепой» этого узнаваемого провинциального сообщества накануне страшных событий.
Алёша, обратим внимание, сразу находит ответ: генерала – расстрелять!
Гениальная фраза. Коротко и ясно. Алёша, правда, тут же попытался взять свои слова обратно. Как же его расстреляешь-то! И что же потом будет с нами?
«Я сказал нелепость, но…»
«Да на таких нелепостях мир стоит!» – закричал в восторге, брат Иван.
Разговоры братьев у Достоевского производят сильное впечатление. Роман печатался отдельными главами в «Русском вестнике», несомненно, был замечен публикой, читался в царской семье. Впрочем, в те годы было много тревожных знаковых событий, также оставшихся без существенной социальной реакции. Генералы и «иже с ними» продолжали сумасбродствовать. Через двадцать лет грозные стихии мщения вырвались из душевных недр на поверхность «русского космоса», последовали массовые избиения, грабежи, поджоги, подрывы, а там и расстрелы. Много расстрелов.
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать:
Двадцать восемь – штыковых,
Огнестрельных – пять.
Массовые изощрённые убийства продолжались добрую половину века, затихли на несколько десятилетий после войны, но затем возобновились, нашли широкое применение среди методов достижения решений в спорах «хозяйствующих субъектов» на всём постсоветском пространстве, продолжаются, так или иначе, вплоть до настоящего времени. «Карамазовские расстрелы» в широком смысле включают, конечно, посадки, похищения, отравления, демонстративное избиение гражданских лиц, пытки, насилие в семьях при молчаливом и не молчаливом одобрении общественности, представителей всех традиционных и не очень конфессий, выраженных и закреплённых в законодательном порядке.
В этом ракурсе у нас нет истории. Мы всё в том же провинциальном трактире, теперь виртуальном, отягощённые страхом и виной, горькой невыполнимостью заповеди «не убивай!» ввиду ликующих, воинственных, победоносных соотечественников, «перетираем» каждый в своём углу, что можно сделать с генералом – извращенцем и насильником? Осудить? Наградить? Выйти постоять с некоторым рукодельным воззванием? Отмолить как-нибудь? Промолчать…
Иван Карамазов, возвративший свой «входной партийный билет» в Царство Божие, фиксирует ещё разрыв культуры. Там, в Европе, были настоящие вещи, но сейчас остались одни гробы, памятники да замечательные мертвецы. Между ними ходят раскормленные, в меру жестокие люди, хорошо считающие свою копейку, а по временам останавливаются, чтобы заглянуть в Рождественский Вертеп, или что-нибудь такое, «Возвышенное». Недолго. Надо же свои дела делать. И кушать вовремя, чтоб не повеситься.
