Ночь пришла как наводнение, и затопила город, и дышала глубоко и вольно, как океан. По затопленным улицам бродил дождь, перелезая через дома и крыши, прыгая в гулкие дворы и заглядывая в окна.
Почувствовав взгляд, Артем вздрагивает и откладывает книгу. Тесная комнатка залита электрическим светом. Выцветшие обои, тусклые обложки книг, разномастная мебель, зеркало… Отражение криво ухмыляется. Когда-то, в пьяном экстазе, Артем развлекался тем, что швырял в зеркало бутылки, наблюдая, как они несутся прямо в его лицо, как коричневые осколки осыпаются по его щекам. Было весело и страшновато – как на американских горках.
Сейчас трещина в зеркале пришлась так, что продолжала линию его рта.
Артем встал, вытянул из шкафа джинсы, кенгурушку и футболку.
Поколебался между кожанкой и тренчем, в конце концов вышел как есть.
Свет в подъезде горел только на последнем этаже. Было сыро, свежо и темно, отчетливо слышался неумолчный шелест.
Он уже спускался во влажную темноту, как из тишины выплыл негромкий стон и быстрый шепот: «Тише! Тише, пожалу…» – не договорив, голос умолк.
Артем постоял, прислушиваясь.
Ничего больше он не услышал, но развернулся и пошел наверх – на голос. Стон был детский.
– Кто здесь?
Тишина. Артем окончательно успокоился и про себя решил, что, для очистки совести, дойдет до освещенной площадки и, если никого не увидит, уйдет обратно.
Дошел.
На подоконнике, на фоне черного, постоянно оплывающего из-за струй стекла сидели двое.
Мальчик и девочка. Очень худенькие, очень бледные в коробке этих голубых масляных стен, под прямым ярким светом и с ночью за спиной.
Девочка поддерживала мальчика, который полусидел в безвольной позе, уронив голову на грудь.
Все в порядке? – охрипшим голосом спросил Артем.
Последовала тишина, а затем мальчик медленно поднял голову.
Близнецы! – успел подумать Артем, через ступеньку взбегая наверх, – Ну надо же.
Кажется, девочка наконец заговорила, но Артему было не до того. Он надеялся, что ему показалось, хотя и сам не очень верил. Когда мальчик на мгновение поднял голову, он увидел, что у ребенка прострелена щека. Как будто кто-то заставил его широко открыть рот, а потом приставил дуло к натянутой коже и выстрелил.
Блядь. Блядь. Так и есть. Две симметричных запекшиеся дыры, как румянец у больного чумой. Господи, как пуля должна была обжечь слизистую рта!
Артем, одной рукой поддерживая мальчишку, второй неловко копался в карманах. Мобильник, черт, где он? Ключи, смятые купюры, зажигалка, пусто, ключи, смятые купюры, зажигалка, пусто. Не взял.
– Стой здесь, я сейчас спущусь за телефоном и позвоню в скорую, – обернулся он к девочке.
Та смотрела напряженно, но как-то бессмысленно, будто постоянно прислушиваясь к чему-то внутри. Растрепанная прядь темных волос, выбившаяся на щеку, мелко и ровно дрожала. О господи.
– Что с тобой? Тоже ранена?
Какую-то секунду она молчала, и Артем уже собрался бежать вниз, когда она заговорила.
– Нет. Пожалуйста, не надо скорую. Помогите нам. Или мы просто уйдем, – голос был размеренный, как у человека под гипнозом или у испытывающего сильную боль. Только это заставило Артема ответить на высказанный бред.
– Я не врач. Я не могу вам помочь. Скорая…– ,не закончив, он пошел вниз по лестнице.
Услышал сзади шорох. Эта несчастная дура встала и пыталась поднять мальчишку.
Неужели он сам был таким же тупым в детстве? Не верится.
– Нельзя в скорую! Они сразу позвонят, скажут. Они всегда говорят, – испуганно крикнула девочка.
Артем на секунду остановился и, увидев это, она быстро продолжила, – Мы не сбежали из детского дома, мы не сбежали от родителей! Я потом скажу! Пожалуйста, не вызывайте скорую, нельзя, они узнают.
Артем остановился. Выругался. Что он знает? У ребенка прострелена щека. Прострелена. Он не избит, не ранен ножом. В него стреляли. Тут вам не Америка, огнестрелы есть далеко не у всех. Да, может…Может, этим детям и правда нельзя в скорую.
