Родители опять ругались. Очень громко, агрессивно. Порой из кухни доносились звуки бьющейся посуды или упавшего на пол предмета. Я сидела на кровати, заплетала волосы в густую косу и ждала. Другого выхода не было.
Два года назад, как только я поступила на бюджет в местный институт и моя младшая сестра Олька погибла, отец запил. Иногда он пил сильно, до беспамятства, мордобоя на улице и слез, а иногда его жажда алкоголя затихала на месяц-другой. Однако рано или поздно всё начиналось сначала.
Я поняла, что ссоры не миновать, когда вернулась с учебы и увидела разбросанные в коридоре ботинки – первый признак, что отец невменяем.
В последний его запой ситуация ухудшилась. Он поднял руку на маму. Такое происходило не впервой: он и раньше порывался отвесить затрещину маме в пылу очередной ссоры, но всё же сдерживался. Наверное, понимал, что это неправильно, что так нельзя. Но сейчас… они словно специально доводили друг друга до истерики и «трясучки».
Я заплела волосы в косу и замерла: звуки на кухне резко затихли.
Это плохо. Так быть не должно!
С бешено рвущимся из груди сердцем я вскочила с кровати и побежала к родителям.
– Только бы все были живы, – повторяла как мантру. – Пусть будут живы.
На кухне около окна стояла мама. Она выглядела ужасающе спокойной, несмотря на то, что у нее была разбита губа, а из носа по подбородку стекала кровь. Словно не побои терпела, а ловила дзен каждой клеточкой организма. Отец при этом сидел на табурете за столом, обхватив голову руками, качался взад-вперёд и тихонько мычал. Он так делал, когда творил что-нибудь ужасное и осознавал масштабы бедствия.
Мама прикрыла ладонью рану, оторвалась от подоконника и на негнущихся ногах побрела в ванную. Я открыла рот, словно собираясь высказать всё отцу. И через мгновение закрыла.
Слова вылетели из головы. Секунду назад в мыслях выстроилась пламенная речь, которая, как мне казалось, наставила бы его на путь истинный, но в одно мгновение всё исчезло. Да и помогли бы простые слова в такой ситуации? Вряд ли. К тому же было страшно. Внутренняя дрожь не давала сосредоточиться.
Я поняла, что боюсь отца.
Тихонько нырнув в ванную следом за матерью, я помогла достать аптечку из тумбы под раковиной, вытащила нужные лекарства и оставила её одну. И так знала, что мама выставит меня за дверь и не примет помощи. Никогда не принимала.
– Не говори бабушке, Мил, – едва слышно попросила мама.
Мне бы хотелось попросить совета у подруг, но с девочками из универа отношения сложились натянутые, а те, с кем я тусовалась в одной компании по вечерам, не давали своих контактов и не считали меня «своей». Единственным вариантом, который я видела в тот момент, была крыша.
Я натянула толстовку, закинула на плечо рюкзак, спрятала телефон в карман и вышла из квартиры. Ноги сами понесли меня наверх. Я шла туда, только чтобы успокоиться и посмотреть на него.
Я видела его каждое утро в 8:43. Он спешно выскакивал из квартиры, всегда виновато и в то же время хитро улыбался, собирал длинные светлые волосы в густой пучок на макушке, закрывал дверь и бежал на остановку. Автобус отходил через минуту – с конечной общественный транспорт всегда двигался по строгому расписанию. Я же глупо улыбалась в ответ, медлила у входа в нашу квартиру и потом следила за парнем из окна парадной – провожала грустным взглядом его широкую спину и не решалась бежать следом.
Такое поведение – удел неудачниц и сталкерш, хотя я понимала, что слишком близко подобралась к этой черте.
Его звали Денис Шошин, ему исполнилось двадцать семь лет, работал в неплохом ресторане в центре города, где получал заслуженные чаевые от девушек разных возрастов. Конечно, его благодарили не за обслуживание, хотя оно многие годы оставалось безупречным. Восхищённые гостьи пытались привлечь его внимание. Парень время от времени работал моделью: его лицо было очень красивым, с правильными чертами, а глаза – яркие, голубые.
