Беатрис
Когда мистер Джи возил их на лодке на материк, Беатрис любила сидеть на носу. Она смотрела, как постепенно проявляется город, как вырастают дома, как рельефно вырисовывается на фоне ярко-голубого неба белоснежная колокольня. Дело было в Мэне, где семья проводила каждое лето, и все происходило во время войны, хотя с трудом припоминается, когда именно. Миссис Джи надевала розовый или желтый сарафан, шею ее туго охватывал жемчуг, и она суетливо покрикивала, что сейчас все промокнут, когда Уильям и Джеральд прямо в лодке начинали брызгаться. Мистер Джи закатывал глаза и рассеянно выговаривал мальчикам, и очки его мутнели от морской соли, а загорелые руки размеренно двигали весла. Когда до берега оставалось недалеко, он передавал одно весло Беатрис, и дальше они гребли вместе.
Раз в году они обедали в маленьком ресторане в городе, в дальнем конце пристани. Садились за один и тот же столик в углу, где все пять стульев были обращены к воде. Мистер Джи говорил, что так они могут видеть, как меняется закатное небо над островом, их островом, и вот постепенно на острых верхушках елей появлялись нарядные розовые и оранжевые полоски, а потом вершины деревьев просто растворялись на фоне темнеющего неба. И ни разу за все годы, что Беатрис там провела, погода в такой вечер не подводила. Поразительно, каким разным всегда казался остров издалека, сколько бы она ни разглядывала его с берега. Он был прекрасен, этот подернутый легкой дымкой зеленый лоскуток, застывший между океаном и небом. И такой маленький, что легко мог поместиться у нее на ладони. А когда они возвращались на остров, маленькой была уже она, для нее это был целый мир. Как будто ничего больше на свете не существовало.
Они заказывали клэм-чаудер, печеную кукурузу и лобстера. Запеченную картошку подавали прямо в фольге, и из узкого разреза вырывался столбик пара. В ее самое первое тамошнее лето мальчишки сразу принялись разламывать твердую горячую оболочку лобстера, едва перед ними поставили тарелки. Джеральд был так взбудоражен, что даже вскочил с места, а Уильям, первым добывший кусочек мяса, запрокинул голову, чтобы не уронить капли масла. Беатрис медленно повязала салфетку, отхлебнула воды. Мистер Джи кивнул миссис Джи, которая сидела рядом, и та похлопала Беатрис по коленке, обращая внимание, перед тем как приступить к своему лобстеру, и разделывала его неспешно, с паузами, чтобы Беатрис видела, что и как надо делать, и могла повторить.
Но все это в прошлом. Годы спустя, сидя в одиночестве в прибрежном ресторане, Беатрис заказывает лобстера, и официантка зажигает свечу на столе. Когда лобстера подают, она повязывает салфетку, глядя на свое отражение в темном окне. В августе ей исполнилось тридцать четыре. Прошло двадцать лет. И порой ей трудно совместить девочку, которой она была тогда, с той взрослой женщиной, которой стала сейчас. Они словно два разных человека. Уж очень долго она пыталась забыть ту девочку. Беатрис нюхает обшлаг пиджака – океан прочно поселился в ее одежде. Она слышит, как волны бьют в берег. Это место – город на Ферт-оф-Форт[1], прямо за Эдинбургом, – плоское, открытое ветрам. В заливе рассыпаны островки и кое-где торчат из воды скалы. Дикость пейзажа напоминает о Мэне. Если закрыть глаза, кажется, будто оказалась там.
В начале сентября она вернулась из поездки в Америку и окунулась в работу. Новый учебный год начался бурно, кому-то вечно что-то от нее было нужно, Беатрис почти не бывала у себя дома и с таким же успехом могла бы ночевать в своем кабинете. В октябре, когда удалось наконец немного притормозить, она почувствовала себя опустошенной. Неприкаянной. Встретившись в Америке с Грегори, стоя рядом с ними на кладбище, она будто повернула время вспять – словно вернулись те пять лет, что она прожила там, вернулась семья, которую она назвала своей на то кратчайшее из времен. Горечь утраты этой семьи. Горе, которое Беатрис изо всех сил старалась скрыть. Она вновь оказалась там, в знакомом доме, в той самой кухне, где пахнет лимоном, корицей и маслом, чувствуя, как рука миссис Джи ласково обнимает ее за шею, слыша ее шепот в ухе. И вновь она не хотела уезжать, и вновь уехала. И вновь потеряла их всех.
