Абьюзер

Я проснулась от собственного рывка – как будто падала. Опять. Сколько уже этих снов, где я бегу, а земля уходит из-под ног? Где за мной следят? Где кто-то кричит, но слов не разобрать, только чувство – жгучее, липкое, будто кто-то рядом, слишком близко.

Я села на кровати. Сердце колотится, грудная клетка будто вибрирует от удара, как после пробежки. Но я не бегала. Я почти не выхожу из дома. Он говорит, что мне не стоит. Что мне небезопасно. Что мир стал жестокий. Люди – злые. И мне надо быть осторожной.

– Ты опять не спала? – его голос звучит спокойно, даже мягко. Я слышу, как он возится на кухне. Стучит ложкой по чашке. Я знаю: через три минуты он зайдет с кофе. Без сахара. Потому что "сладкое тебя возбуждает". Потому что "ты потом вся дерганая и раздражаешься".

Он прав. Я ведь правда часто нервная. Наверное, из-за сахара. Или… из-за того, что я стараюсь не ошибиться. Стараюсь держать в голове все, что он говорил, все, что он не любит. Папка с его правилами в моей голове каждый день обновляется.

Он заходит с чашкой, улыбается и протягивает ее, как будто ничего не произошло.

– Попей. А потом я расскажу, что мне приснилось, – говорит он, садясь рядом. Его рука ложится на мое бедро – слишком крепко, слишком точно, чтобы это можно было принять за ласку. Это якорь.

Я делаю глоток. Горький. Без сахара, как он любит. Он смотрит, как я пью. Я знаю, он будет смотреть до тех пор, пока я не проглочу весь напиток. И не поблагодарю.

– Спасибо, – говорю тихо.

Он кивает. – Молодец. Вот так хорошо. Видишь? Когда ты слушаешься – все спокойно.

Я киваю. Внутри – что-то гудит. Тонкий, едва уловимый протест. Но я придавливаю его. Он ведь прав. Он заботится. Он готовит мне кофе. Он не кричит. Сегодня.

***

Я протираю полки в зале, вжимаюсь в пыль, вжимаюсь в дыхание. Я уже дважды прошлась по тумбе под телевизором, но вдруг… вдруг я пропустила уголок? Я не слышу, как он заходит. Только ощущаю.

– Ты считаешь, это чисто? – его голос тихий. Это хуже, чем если бы он кричал. Я вздрагиваю, оборачиваюсь, смотрю туда, куда он указывает – микроскопическое пятнышко пыли возле рамки с фото.

– Прости. Сейчас… – я хватаю тряпку, вытираю, дышу быстрее.

– Ты устаешь, когда надо просто делать нормально? Я ведь просил: дом должен быть в порядке. Разве это много? – он смотрит так, как будто я его предала. Как будто я сделала это назло. Я чувствую, как подступают слезы.

Но я сдерживаюсь. Я не плачу. Потому что он говорил: "Ты плачешь, чтобы манипулировать. Не надо. Я тебя вижу насквозь".

Он уходит. Я слышу, как он громко закрывает дверь на кухню. Через час он приносит мне цветы. Букет лилий. Мои любимые. Заворачивает в теплую улыбку и говорит:

– Я же знаю, что ты у меня лучшая. Просто иногда ты устаешь. Я рядом, слышишь? Не бойся.

Я киваю. А в горле вяжет. Не от счастья. От ужаса, что я снова поверила.

***

Он называет это любовью. Говорит, что его строгость – это потому, что он не может иначе. Потому что он боится меня потерять. Потому что "мир слишком грязный, и ты слишком чистая".

Я смотрю на него. У него красивые руки. Чистые ногти. Он моет руки чаще, чем я. Он говорит, что все, что делает – только ради меня. Он хочет, чтобы я стала лучше. Чтобы я научилась молчать, когда надо. Чтобы я перестала суетиться. Перестала истерить. Перестала думать, что у меня есть способности.

– Ты не ведьма, ты просто впечатлительная. – он говорит это, когда я в третий раз за неделю угадываю, кто позвонит. Или когда песня, о которой я думала, начинает играть сама.

Он смеется. Но не как весело – как снисходительно. Как будто я ребенок, который нарисовал убогую каляку и ждет аплодисментов.