– Мать моя женщина! – потрясённо выпалил Енох, – Моня, ты тоже видишь это?
– Меня сейчас стошнит! – сказал Моня умирающим голосом.
– Тебя не может стошнить, ты – призрак.
– Тихо вы! – прикрикнул на них я, внимательно осматривая место. То, что здесь творится какая-то непонятная и дичайшая дичь, было видно даже невооруженным глазом.
Мы находились в самом центре деревеньки под странным названием Хохотуй и изумлённо рассматривали открывшееся зрелище.
Мда. Действительно Хохотуй. Обхохочешься.
На большом лобном месте, или маленькой площади (чёрт его знает, как оно у них тут правильно называется), так вот, в самом центре, прямо на глинистой поверхности, был процарапан большой круг, в получившуюся борозду залили почти уже впитавшуюся субстанцию, судя по цвету и консистенции – кровь. От чего круг казался ржавым. В круге находились (точнее лежали) люди. Судя по тому, как по их лицам неспешно ползали жирные зеленые мухи – люди эти были мертвы.
Но потрясало даже не это. Все тела кто-то аккуратно выложил в круг, причём разложил так, чтобы ноги их оказались внутри, чётко соприкасаясь с небольшим треугольником, тоже прочерченным на земле и окроплённым той же кровью, зато все головы равноудалённо торчали наружу. Всего я насчитал шесть тел. Пять мужчин и одна женщина.
Меня передёрнуло.
Зрелище было отвратительным.
Кто-то вырезал всем бедолагам языки, это было видно в раскрытых в предсмертном крике окровавленных ртах. На лбу каждого из мертвецов был выцарапан такой же круг с треугольником. Глаза у всех закрывали одинаковые повязки.
Енох подлетел к ближайшему мертвецу и немного сдвинул повязку. Зрелище, что открылось, довело и так полностью деморализованного Моню практически до инфаркта (если инфаркты, конечно же, бывают у призраков). Да и сам я еле-еле сдержался.
Глаза у мертвеца оказались выколоты, натоместь в пустых, заполненных подсыхающей кровью глазницах, лежали плоские цветные камешки, овальной формы. Они были похожи на пёструю гальку, которую я когда-то в детстве, ещё в прошлой жизни, собирал на берегу Черного моря в Крыму. Кишки у всех шестерых были выпущены наружу и теперь подсыхали сизыми, воняющими дерьмом и кровью, осклизлыми комками. Над ними тоже роились мухи.
Но более всего нелепой казалась находящаяся в центре всего этого натюрморта тусклая бронзовая чаша с запекшейся уже явно тоже человеческой кровью, в которой плавала дохлая рыба.
– Щука, – авторитетно констатировал Енох, рассматривая рыбу с видом профессионального ихтиолога.
– Бугэээ, – страдальчески ответил Моня.
– Как вы думаете, что здесь произошло? – спросил я, продолжая обозревая жуткую композицию на расстоянии.
– Ясно что – ритуальное убийство, – авторитетно сказал Енох.
– Жертвоприношение… человеческое… – умирающим голосом влез Моня.
– Это одно и то же! – возмутился Енох.
– Нет! – возразил Моня.
– Да что ты понимаешь в этом, неуч! – рассвирепел Енох, – вот в семнадцатой главе Откровения Иоанна сказано…
– Да тихо вы! – жёстко пресёк я болтовню. – Вы только гляньте, как они одеты!
А одеты они действительно были совершенно нетипично для простых жителей Хохотуя – все мертвецы были в форменных кителях селадонового цвета, в военного образца галифе и начищенных хромовых сапогах. Даже женщина.
– Ответственные товарищи, – язвительно констатировал Енох.
– Угу, и боюсь, что это именно те товарищи, за которыми меня сюда отправил Гудков, – совсем расстроился я. – И что теперь делать?
– Нужно собрать улики и допросить местных жителей, – посоветовал Моня.
– Как я их соберу? – запечалился я, – и что за улики? Ты предлагаешь мне идти искать их вырезанные языки? Или собрать кишки в кулёчек?
– Бугэээ, – страдальчески прокомментировал мои слова Моня.
