Пусть горы сомкнутся в объятьях,
забрав кислород из легких моих:
Я буду жить.
Солнце раскрасят узоры морозные,
тепло падшим воином бесследно исчезнет:
Я буду жить.
Ядом сомнений отравлены вены,
жадно глотая сущность мою:
Я буду жить.
Болью душа распадется на капли,
звуки сокрыты от чувств:
Я не погибну.
Ветром отчаяния, и безнадежности
жгучим дыханьем распята я:
Я не умру.
Крохотной каплей надежды на счастье,
любовью единой:
Дыханье цветет.
Маленькой звездочкой в злой бесконечности
вспыхнет мечта:
Я буду жить.
Силой моей станет зов к всепрощенью,
И я цела.
Глава 1
Оливия затормозила около неприметного, серого, трехэтажного здания
на углу Флетбуш-авеню и Стивенс-корт и, нахмурившись, глянула на
темно-синие, потрепанные ветрами и дождями буквы, складывающиеся в
слова: «Бильярдная Уорта». Судя по характеристике, которую ее милый
папуля яростно декламировал ей в трубку, позвонив ни раньше, ни
позже, а точно в половину третьего ночи, это и было то место, где
«засранец Уорт торгует своей чертовой марихуаной и играет в покер с
такими же, как и он, засранцами и подлюгами», но почему-то, по
какой-то, одному его «дружку-дьяволу известной причине», он решил
насолить папочке Лив, самому известному и могущественному боссу
Нью-Йоркской мафии Эйдену Мартинесу и «как последняя собака, зажать
от него положенные сто пятьдесят штук в месяц», мотивируя это тем,
что «торговля его вонючими наркотиками в этом месяце шла не так
бойко»… «В общем, дочь, завтра же разберись с этим тараканом, я ему
это так не оставлю!» - громыхнул рассерженный, как туча пчел, Эйден
уже практически засыпающей лицом в подушку и давно уже потерявшей
нить его гневного повествования Лив, отчего она подпрыгнула в
кровати, моментально очнувшись и случайно пихнув раскинувшегося в
расслабленной позе и сладко спящего Джонни, тут же получив от него
совет «договорить с отцом в каком-нибудь другом укромном месте,
желательно на обратной стороне Луны или еще где-нибудь, только
подальше от их спальни», потому что «тут кое-кто пахал весь день»
и, видите ли, «отдыхает»…
Лив задумчиво, но совершенно безэмоционально изучила вывеску и
черную парадную дверь, почесав колено, которое, равно, как и
другое, принадлежавшее девушке, колено было обтянуто стильными
брючками из нежно-бежевой ткани, отлично сидящими на ее стройных
ножках так же, как и белоснежная свободная блузка без рукавов с
симпатичной, по мнению окружающих, золотой застежкой на шее,
украшенной россыпью изумрудов. Лив недовольно покосилась на свой
наряд, который она считала жутко неудобным и, конечно, не в ее
стиле и вкусе, но отец настоял на том, чтобы ее утренняя встреча с
управляющим казино «Золотой Фазан» проходила в официальной
обстановке, а не напоминала сомнительное свидание серьезного
бизнесмена с девочкой-подростком, ученицей старших классов,
которую, к тому же, пять раз оставляли на второй год.
Лив пришлось подчиниться, нехотя подозревая себя в том, что папуля
каким-то непостижимым образом научился достаточно сильно влиять на
нее, что ей, конечно, не совсем приходилось по душе.
За прошедшие два года, что она стала работать вместе с ним, девушка
научилась избирательно выполнять его просьбы, правда, отец никогда
не знал, получит ли он в результате то, чего хочет: Лив продолжала
плыть на своей собственной, оригинальной волне, не желая
беспрекословно подчиняться и следовать четким инструкциям.
Просьба Эйдена надавить на хозяина подконтрольного ему заведения не
стала для девушки чем-то неожиданным или новым, что могло вызвать в
ней чувства взволнованности или раздражающей неуверенности. За
пролетевшие пару лет, она выполнила не одну сотню подобных указаний
отца, во многих случаях, не оставив у своих жертв какого бы то ни
было желания встретиться с ней снова.
