Мое самое любимое время суток летом – раннее утро. Когда воздух прозрачен и чист, еще сохраняется ночная прохлада и беспечно щебечут птички.
Вот такое утро было сегодня. Я вышла из подъезда, с наслаждением вдохнула полной грудью и села в машину, открыв передние окна. Включила радио, тронулась с места и даже стала подпевать популярной певице. Настроение было шикарное. Я выехала на проспект и подумала: не заехать ли мне за кофе, когда позвонил мой начальник Пашка. Хоть его и назначили официально начальником оперов, а меня старшим оперуполномоченным, отношения наши оставались по-прежнему дружескими.
– Хеллоу, – поздоровалась я.
– Хеллоу, хеллоу, – грустно вздохнув, ответил он, – где ты, Винокурова?
– На проспекте, скоро буду в отделе, а, что?
– Езжай на Лермонтова, у нас труп, – он продиктовал адрес.
– Давай, скоро буду.
Свернув в переулок, я скоро приехала по нужному адресу и удивилась количеству служебных машин.
Кивнув сержанту на оцеплении, я зашла за ограждение и нашла глазами Пашку.
– А кого грохнули? – настороженно спросила я, – Мэра?
– Если бы, – ворчливо отозвался Павел, – Остапа Бережного.
И увидев мой непонимающий взгляд, продолжил:
– Он же Ося Береженый.
– Попадос, – задумчиво прокомментировала я.
Остап Бережной, он же Ося Береженый, был личностью широко известной. В лихие девяностые начал бандитскую карьеру в нашем солнечном городе, затем подался в Москву, где уже вошел в лидеры одного из ОПГ, затем, в конце прошлого года – начале нового тысячелетия, вернулся на малую родину через несколько лет организовал крупное фермерское хозяйство, естественно, построил храм, и нынче числился социально ответственным бизнесменом и надежным соратником партии. Ну неужели тяжело было его пришить в другом районе?!
– Слушай, ну, наверное, у нас это дело ГУВД заберет? – подала я надежду своему начальнику.
Он глянул на меня скептически и съязвил:
– С тех пор как у нас в отделе завелись наследные принцессы в погонах, у нас еще ни одного дела не забрали.
Что правда, то правда: с начала моей трудовой деятельности папа-генерал не облегчил мою деятельность ни на йоту. Как-то я услышала обрывок их разговора с мамой:
– Если твоя дочь такая умная, что пошла в опера, то пусть пашет, как негр на плантации, а то совсем разленится на квартирных кражах и бомжатских разборках, – объяснял отец маме свою политику.
Я не возражала, чем интереснее дела, тем интереснее работать. Однако мои коллеги радости моей от сих перемен в своей судьбе не разделяли.
Я подошла ближе к месту происшествия. Глазам моим предстала вполне себе стандартная картина: расстрелянный джип у подъезда, а в джипе труп с множественными огнестрельными ранениями.
– Калаш? – наугад спросила я эксперта.
–Он, родимый, – ответил эксперт, почесав нос краем латексной перчатки, – умер мгновенно, пуля попала в сердце, я бы сказал: был произведен образцово – показательный расстрел.
Я скривилась. Не люблю я показательные выступления, а уж расстрелы образцово – показательные, так тем более.
– Свидетели есть? – спросила я Пашку.
– Полно, время-то какое: все на работу идут. Вон бабка с собакой гуляла, иди, общайся.
Бабка мне особо ценного ничего не сообщила: мужик этот ходит к Людке из 7-ой квартиры, ходит давно, Людка эта не замужем и не была, хотя годков уже к сорока, чистая шлендра, работает где-то в ресторане.
– А по факту расстрела, что можете сообщить? – прервала я поток гражданского сознания.
– Я с Бароном гуляла, – кивнула она на моську у своих ног, – когда мужик этот вышел, ну, я посмотрела и уже хотела отвернуться, как услышала, что машина рядом завелась и топот, как стадо слонов бежит, гляжу: батюшки, а там трое в масках и с автоматами бегут. Этот уже в машину сел, а они как начали палить по машине. Я стою ни жива, ни мертва, думаю, ну все: я следующая, как свидетель. А они в машину прыгнули, и поминай, как звали.
