***
Город утопал в зелени, кроны деревьев соприкасались над дорогой, создавая прохладную тень.
А Тимофей, как всегда, опаздывал на свою любимую работу, и как доводилось чаще некуда, сейчас он пробегал сквозь оранжерейную аллею, расположенную притык к Москва-Сити, залетая в офис, в последнюю минуту, перед самым началом рабочего дня.
– Опять опоздал? – недовольно, но всё же как-то мягко и даже с иронией спросил его Артемий Андреевич, сидевший во главе стола совещательного кабинета, уже под завязку забитого другими сотрудниками.
Тимофей приходился уроженцем Новосибирска и уже более года жил в Москве, трудясь рекламным менеджером в компании Артемия Андреевича Лактионова. Он был очень благодарен ему, хотя бы за то, что тот взял его на работу, раскрыв в Тимофее талант, дав возможность нехило зарабатывать и стать тем самым, первым Москвичом, из всего своего семейного древа.
Артемий Андреевич совсем не одобрял его опозданий, но всё-таки отчасти был лоялен к Тимофею, так как не раз убеждался в его честности. Однажды, даже устроил ему проверку. Сговорил своих подчинённых подтолкнуть того на “халтурку”, на что тот ответил решительным отказом, даже узнав, какую сумму получит, если поучаствует.
– Да не трясись ты, как желе на выдаче, – сказал ему тогда Назар, – никто не узнает.
– Ну так если никто не узнает, идите, я вас не держу, и если уж на то пошло, я тоже ничего не знаю! – ответил ему Тимофей, разведя руками.
– Понимаешь, тут такое дело, ты уже в доле, следовательно, и в деле, – утвердительно заметил Назар, – ты же знаешь о нашем плане, так что всё…
– Ну, ведь я и не знаю, будете ли вы его исполнять, или просто придуриваетесь! – заявил он, – так что, я думаю, стоит закончить этот разговор.
Проверка была пройдена, но всё же Артемий Андреевич, мудро решил сохранить это в тайне.
– Чтоб не зазвездился, – сказал он позднее Назару, и остальным, фирменно улыбнувшись.
***
«Ах, как прекрасен Петербург, когда я там ни разу не был», – высветилось в рекомендациях на экране телефона Пелагеи, вызвав на её лице невольную улыбку.
Это был особый экземпляр человека, не поддающийся не то что бы логическому пониманию, а более космическому обоюдно внятному мнению. Ничего и никому не было понятно в её душе и в том числе и во внешности. По сути, внешне это была весьма милая двадцатичетырёхлетняя девушка среднего роста, с карими или голубыми глазами, а какими именно, наверно в зависимости от "фильтра". Обладающая квадратной формой лица, обрамлённой худыми, чуть выступающими скулами. Всегда с почти завитыми кучерявыми волосами, и в толи овальных, толи квадратных, толи полу квадратных – полуовальных очках. А фигура её говорила сама за себя следующее – «насколько всё же бывают люди худы – но стройны! Когда она в одежде, может казаться что ей так и идёт статус "кожа, да кости", а одень её во что-нибудь открытое, и всё окажется на своих местах, и никаких крайностей, а вполне стройные линии, укладывающиеся в аккурат столь весьма небольшого веса».
Пелагея в свою очередь была учителем английского в одном из наивысших институтов Санкт-Петербурга. При всём уважении и почтении старших коллег, эта работа уже немного наскучила её душе. Ей хотелось больше свободы, а нежели этого счастья, – ржаветь среди пыльных полок винтажного здания.
Этим утром, как и было обыденно в её жизни, Пелагея выгуливала свою собачку на мостовой, вдоль величественной Невы. Как вдруг со стороны реки прилетела какая-то страшная мушка, впечатавшись в правую линзу Полиных очков. Она тут же смахнула её, но та неугомонная букашка вовсе не собиралась униматься, и всем своим летучим поведением начала донимать Пелагею. Та в свою очередь начала отмахиваться из-за чего выронила из рук поводок, звонко ударившийся своим металлическим карабином об мощёную мостовую. Собачка тут же рванула вперёд, напрямик в сторону проезжей части.
