Ощущения, когда пишешь первую строчку нового рассказа и когда вступаешь на борт самолета, который домчит тебя в страну, в которой ты еще не был, очень похожи. Пусть даже миллионы людей проделывали то же самое, и в миллионах паспортов красуются такие же штампы, как пару минут назад ляпнула тебе совершенно равнодушная работница погранконтроля, ты никогда не знаешь, чем это путешествие закончится конкретно для тебя.
Большинство, конечно, напишут рассказ, что-то важное конкретно для них, может быть, у них хватит духа отправить свое детище в издательство. Но на этом этапе работа писателя закончена, и не от него зависит, станет ли какая-то история той, которой поверят люди и о которой будут говорить потом столетиями. Пассажиры самолета, морщась, возьмут предложенную им дерьмовую еду и с таким тяжелым вздохом, что на секунду покажется, что и самолет, приуныв от всех их кислых мин, тоже опускает крылья, приступят к трапезе. Будто от того, перекусят они или нет на протяжении этих 6 часов, когда их тельца висят в воздухе, зависит чья-то жизнь. Все пройдет легко, просто и останется незамеченным.
Но не в этот раз. Весь мир окажется прикованным к истории, начало которой ее главным героям казалось сначала таким незначимым.
С самолетом Airbus A333 с самого начала были проблемы. Пассажир, сидевший около окна, еще до момента взлета указал на то, как шатается крыло. Да и технический персонал хотел уже списывать в утиль эту посудину, но кто-то сверху сказал, что нужно тогда отменить пару рейсов. Мастера переполошились и решили отремонтировать, как могли. Начальству сказали, что все хорошо, они решили, что раз хорошо, то почему тогда списывать в утиль? Подождет. Рейс одобрили, ведь кто-то значимый с правильным мнением и опытом решил, что все пройдет безопасно.
– Откуда в людях такая твердая уверенность в том, что если они согласятся с решением "умного", то все будет хорошо? – Энни уставилась своими ярко-зелеными глазами прямо на соседа, и ей было совершенно плевать, что его рот уже начал открываться в возмущении от ее реплик. – Ни разу вот не слышала, что начинали войны тупые, или о том, что финансовые пирамиды устраивали тупые. Я тебе больше скажу, что тупых не берут в хирурги, но это не значит, что на операционном столе никто не умирает, – опять огрызнулась она.
Райан закатил глаза и откинулся на хлипкое сиденье. Казалось, что больше нет сил спорить с ней. Он больше даже не будет слушать ее реплики, все, баста. Но всегда, когда она начинала это опять, силы откуда-то брались.
Его бесило все. То, что она опять говорит такие, казалось бы, логичные аргументы, но те, о которых никто, в том числе и он, не подумал. И ему теперь, о черт, нужно срочно искать разумные доводы, чтоб поспорить с ней. А не поспорить Райан не может, ведь в таком случае она подумает, что он глупый, а его главной задачей последних 3 месяцев почему-то стало доказывать, что это не так. Хоть у него тоже было какое-то нехорошее предчувствие, когда он заходил в самолет, это сейчас неважно. Важно только то, что люди знают, как все правильно сделать. И они бы никогда и никого не пустили сюда, если бы все было хоть немного небезопасно.
Еще Райана так бесило, что кресло падает под его весом куда-то назад, в то время как колени упираются в тугую спинку стоящего впереди сиденья. Он прям физически начинал чувствовать новые электромагнитные поля, образующиеся для передачи ненависти от пассажира, сидящего в кресле перед ним и ощущающего случайные толчки.
Но больше всего его бесило ее бесконечное, безмерное, пугающее своей простотой спокойствие. Пассажир, заметивший из окна отваливающийся шлюз, переполошил всех остальных. Стюардам пришлось ходить по салону и успокаивать особенно мнительных пассажиров. Главный же паникер выпил алкоголь, принесенный ему для успокоения нервов, и уже спокойно валялся в своем кресле, нацепив наушники и лишь изредка посмеиваясь над фильмом. Одна из женщин постоянно бегала в туалет, и ей сказали, что так самолет не сможет взлететь.
