Посвящается оставшимся в прошлом. Берегите его, вы не представляете, насколько мы все в нём счастливы.
«Прошлое, настоящее и будущее в реальности есть одно и то же: все они – сегодня».
Гарриет Бичер-Стоу
«Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим. Тот, кто управляет настоящим, управляет прошлым».
Джордж Оруэлл
Что делает нас нами? Почему человек такой, какой он есть? За счёт чего формируется личность? Время. Правильный, и он же единственный ответ на все эти вопросы – время во всех его проявлениях. Эпоха, в которую мы живём; среда, в которой растём и развиваемся; наше окружение; длительность нашего личного опыта; цейтнот или же полное его отсутствие; случайные встречи, фразы, мысли – всё это ни что иное, как порождения времени. Ты – то, что с тобой происходит. Измени в своём вчерашнем дне хоть что-нибудь, и сегодня это будешь уже не ты.
Я давно себя потерял и вряд ли когда смогу найти. Впрочем, как и все мы. Но чтобы понять это, мне потребовалось слишком много времени. Или правильнее будет сказать времён.
Вряд ли теперь получится что-то исправить, даже с этой последней возможностью вернуться в самое начало. Очевидно, что в этот раз мой Наби погиб здесь и сейчас. Авгуры за соседними столиками поднимаются и вскидывают оружие. На пол летят стаканы с остатками напитков, тарелки с едой и слепящие хромом столовые приборы. Некоторые агенты опрокидывают столики целиком. Меон, подвешенный к цепочке на моей шее, раскаляется и начинает плавить одежду, а значит Такеши уже близко. Значит, мой план провален. Они пересмотрели момент дезинтеграции.
В помещении поднимается паника. Картина тянется словно в замедленной съёмке.
Я сжимаю ладонь Рут и шепчу: «Я всё исправлю».
Её разноцветные глаза округляет внезапный ужас осознания происходящего, и в этот момент всё вокруг ускоряется. Барабанные перепонки разрывают шумы, крики и стрёкот полуавтоматических импульсных пистолетов. Всего пара секунд, а затем – тьма.
letmemory = {};
letclone = {};
Но я успеваю. И пока мой Кант синхронизирует накопленный за эти годы опыт с практически полным его отсутствием у восемнадцатилетнего меня, перед глазами мелькают лишь недоступные чипу образы, демонстрируя, как всё началось, словно от этого есть какой-то толк, когда конец уже давно наступил. Рут однажды сказала, что человека по-настоящему живым делают его неизменные воспоминания. Подлинных в моей голове не так много. Первый день жизни, который для меня навсегда остался неизменным…
for (let key in memory) {
clone[key] = memory[key];
}
Назовите своё самое раннее воспоминание. В каком вы были возрасте? Мне всегда непросто отвечать на эти вопросы.
С одной стороны, спросите меня, что я увидел первым в своей жизни, и я твёрдо отвечу: Шайори Ёсидо, основателя Фермы, на которой вырос. А с другой, тогда ведь мне не было знакомо это имя, да и ничего из увиденного.
Происходило нечто, необременённое привычными всем нам понятиями. Даже моё «Я» и само существование не вызывали ничего, кроме режущего уши плача, от которого тот лишь усиливался. В этом плане моё первое воспоминание вряд ли отличается от вашего. Однако кроме шума агонии раздражённых незнакомым опытом органов чувств в нём было кое-что ещё.
Говорят, младенцы не способны что-либо надолго запоминать, но мне удалось. Через призму моего нынешнего опыта и знаний, которые заставляют смотреть на прошлого меня со стороны, этот эпизод выглядит так:
В тёмном помещении с раздражающе-ледяными потолочными осветителями среди десятка колыбелек Шайори выбрал мою, остановился и поднял меня на упругих, точно обтянутых выделанной кожей, ладонях, щуря взгляд сквозь стёкла квадратных очков без оправы. А где-то вдали за его спиной панорамные окна последнего семнадцатого этажа Фермы пылали иллюминацией ночного города. Светились башни бесчисленных небоскрёбов, внизу горели улицы, по ним скользили, сверкая фарами, автомобили.
