Планета номер… в этой звёздной системе — один, в посещённых мною
— тысяча какая-то. Я давно перестал их считать. Голос в голове
неустанно твердит: «Пора остановиться. Пора найти ту, которая
станет домом». Но я нигде не чувствую себя, как дома. Я и дом не
помню. Может, его никогда и не существовало? Или у меня какая-то
ментальная болезнь — неспособность чувствовать привязанность?
Гравитация — сердце мироздания. Гравитация притягивает то, что,
согласно Закону фатума, должно быть вместе. Так почему же моё
сердце не чувствует этого притяжения? Остаётся уповать лишь на
мысль-утешение — я слишком далеко от дома, потому притяжение
настолько слабо, что не ощутимо.
Звездолёт огибает красные хребты и мягко садится на песчаную
поверхность Планеты №1. Приборы показывают наличие кислорода,
однако его ничтожно мало — без баллона долго не протянуть. Выхожу в
скафандре.
Царит ночь, но оранжевого света двух лун хватает, чтобы
разглядеть местность: крупный песок, камни, красная глина.
Простирающиеся до самого горизонта острые хребты кажутся ещё более
безжизненными, чем эта пустыня.
Я сажусь на песок. Снимаю перчатку, касаюсь песчинок — тёплые.
Слышится тихое шуршание, и из-за большого покатого валуна
выглядывает существо ростом до моего колена. Тощее, с голым
коричневым торсом и в мешковатых красных штанах, напоминающих дхоти
[традиционный вид мужской одежды, распространённый в Индии].
Лысая круглая голова с чёрным глазом, занимающим почти всё лицо,
больше похожа на шлем скафандра. Носа и рта не наблюдается.
Я поднимаю ладонь в приветственном жесте и достаю из кисета
[небольшой мешочек, затягиваемый шнурком] портативный
переводчик.
— Канкир-махьрда? [Чужестранец?] — тоненьким голоском
произносит существо, и я замечаю узкую щель в его шее, откуда
выходит звук.
— Да, — отвечаю, и из переводчика механически звучит: —
Ио.
Существо подходит ближе и садится на песок передо мной, говорит,
что уже видело таких, как я. Я рассказываю ему о своих странствиях.
Существо смотрит неморгающим глазом и лишь изредка сипит.
— Вэхл ури сэнибут? [Сколько ты скитаешься?] — тихо
спрашивает существо, когда я заканчиваю рассказ.
— Мне кажется, всю жизнь, — отвечаю, и переводчик дублирует: —
Эн хаккихъ-ла, нънъкх ха-и-лара.
— Нйнъ икхь ури ка-и-лара [Не здесь твой дом], — говорит
существо.
— Знаю. Не знаю, существует ли он, — отвечаю, и переводчик снова
дублирует: — Нъ бао. Нйнъ нъ бао, йал-а-ла дору.
Существо устремляет взгляд в ночное небо, и в инопланетном
чёрном оке призрачным видением мелькает звёздная система, окутанная
розовой туманностью.
— Икхь-эне [Там], — произносит существо и указывает
короткой ручонкой вверх.
***
Икхь-эне… Там…
Я не знаю, зачем это делаю, зачем мой звездолёт бороздит по
розовой туманности Аво-Сах-Ум — на которую указало Существо.
Туманность — колыбель юных звёзд. Пару раз я замечал раскалённые
каменные шары — будущие планеты. Жизнь на них сформируется — если
вообще сформируется — лишь через миллиарды лет. Что я должен тут
найти?
«Внимание! Внимание! — пищит бортовой навигатор. —
Обнаружена экзопланета. Выполняю анализ атмосферы… Углекислый
газ 91,87%, азот 3,4%, аргон 1,6%, кислород 0,1%, водяной пар
0,021%…»
— Понятно, — с горечью выдыхаю. — Никакой жизни.
«Жду дальнейшую команду о перестройке маршрута», — бодро
сообщает навигатор, словно и не сомневается, что я не буду
садиться. Но для чего мы летели сотню световых лет — чтобы в
последний момент развернуться?
Звездолёт входит в разрежённую атмосферу. Опускается ниже… Я
смотрю в окно иллюминатора и посреди залитой ярким светом розовой
пустыни замечаю что-то, похожее на дерево. Поверхность пустыни
ровная, но с потрескавшейся почвой, словно здесь пересох океан.
