– Со мной что-то не так, доктор!
Я ощущала себя потерянной в этом мире, словно звезда, которую затмили более яркие небесные тела. Каждый день казался борьбой с собственными демонами: страхами, сомнениями и неуверенностью. Я пыталась запрятать свои чувства глубоко внутри, надеясь, что время исцелит меня. Но с каждым днём я понимала, что это не так. Я продолжала чувствовать, будто тону в бескрайних водах своих переживаний, и мне нужна была помощь.
– Я бы предложила тебе сесть, но ты это уже сделала, – она заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, наклоняет голову, – что с тобой не так по твоему мнению?
– Я теряю людей. Я сама их отпускаю. Отпускаю тех, к кому была приварена цепями. От меня уходят самые близкие. И, кажется, они это делают не по своей воле.
– А по чьей же воле они это делают? – Доктор выходит из-за своего стола и включает чайник.
– Я не знаю. Может, по моей? Я чувствую их намерение уйти, этот еле ощутимый холодок в общении и, как самый страшный человек, ставлю разумный блок там, где сердце не хочет.
– Расскажи о тех, кто ушёл? Как это происходило? – Доктор пододвигает мне чашку кофе и улыбается.
– Я попробую.
Моя первая лучшая подруга. Такая была у каждой второй. Или же каждая вторая была такой подругой, как моя Вера.
Школьная жизнь со всеми её взлётами и падениями. Раны на коленках, заклеенные пластырем и впервые разбитое сердце, которое почему-то не склеивается.
Каждое утро я ждала её у неё в прихожей, чтобы вместе идти в школу. Наш класс был крутым, мы не были супер-дружными, но и не давали своих в обиду, предпочитая обижать самостоятельно.
Мы с Верой поддерживали общение с классом ровно настолько, насколько это было необходимо для спокойного существования.
Мы не тусовались с ними в гараже (самое модное место с пивом и Ролтоном), не ходили на пикник (с тем же набором из гаража, но в лесу), и не состояли в фан-клубе Давида Алиева.
Каждая была в него влюблена, а мы с Верой не понимали порой, что же в нём такого. Да, симпатичный, спортивный, весёлый. А так же наглый, самовлюблённый и безответственный.
Мы были не такими, как все, но нам было плевать на это. Ведь пока мы были друг у друга, нам больше никто и не нужен был.
– Ты завтракала? – Спросила Вера, застёгивая туфлю.
– Нет, у меня сейчас напряжённые отношения с предками, ты же знаешь, – вздохнула я, закатив глаза, – я стараюсь быть максимально незаметной. Вот если бы в моей комнате был душ и туалет… – Мечтательно протянула я, прикрыв глаза.
– Ага, и лестница через окно, – улыбнулась подруга.
– Смекаешь!
– Серьёзно, Рора, это не нормально! Они только и делают, что обижают тебя. Больше они ничего в твоей жизни не делают!
– Это не они, а выпитая водка, – устало ответила я, помассировав переносицу.
– Они ещё пожалеют об этом, но будет поздно! Они просто потеряют тебя.
– Они даже этого не заметят, – улыбнулась я своей самой широкой улыбкой, пряча за этой улыбкой всю свою боль.
Как часто я люблю повторять самой себе: чтобы ни было на душе – улыбайся. Чем паршивее внутри, тем счастливее улыбка на лице должна быть. Притворись, что не болит и, быть может тогда, боль на самом деле утихнет.
– Идём, сейчас контрольная работа по геометрии.
– Поможешь мне?
– Посмотрим, – улыбнулась подруга.
– Привет, – к нам подошёл Алиев, – Рора, у меня к тебе разговор. Отойдём?
– Ну, давай, – я нахмурилась, но не сдержала улыбку.
– В общем, знаешь, я вчера с мамой говорил, и она спросила, кто мне нравится… Я об этом и не думал так-то, но вот она спросила, и я понял, что это ты. Ты мне нравишься, Рора! – Сбивчиво и вовсе неубедительно выпалил он, не смотря мне в глаза.
