Приемный пункт стеклопосуды магазина номер тринадцать находился в подвале девятиэтажного дома по улице Революционной. Вход, обыкновенную обшарпанную дверь, не венчала никакая пояснительная вывеска, но и без нее вся округа знала, что это приемный пункт, в котором, сдав определенное количество посуды, можно было разжиться на хлеб с кефиром или на бутылку водки.
В крайнем случае, на сто спасительных грамм. Протопав десять ступенек вниз, ты оказывался в довольно просторном зале-предбаннике, где, дождавшись своей очереди, наконец-то попадал к заветному окошку, в котором угадывалась морда приемщика. Злобновато-похмельная Мишки Баймакова или равнодушно-трезвая Витьки Горева. Приемка работала без выходных, две недели одна смена, две недели другая. В тот день была смена Витьки Горева. Он стоял, небрежно облокотившись на пыльный стол, заменявший прилавок, и задумчиво смотрел в пространство. В двух шагах слева, на перевернутом водочном ящике в черном рабочем халате и с сигаретой в нервных пальцах сидел парень двадцати трех лет. Это был я. – Здорово, Димон!
Виктор Горев, по кличке Витька Грек, на самом деле греком не был. Он был метисом полукровкой.
– Отец у меня русский, а вот мать гречанка, – говорил он. И это было похоже на правду. Если судить по его носу и волнистым с проседью волосам, греческая кровь в нем присутствовала. Роста он был небольшого, телосложения плотного, лет ему было тридцать семь. Когда я появился в этом бутылочном шалмане, Витька дорабатывал там уже восьмой год, чем и гордился. Гордился как-то по-детски.
– Меня вся округа знает, – говорил он со значением, И действительно, восемь из десяти клиентов знали его имя, пять из десяти кличку, а некоторые даже отчество. Грек процветал. Процветал настолько, насколько может процветать приемщик стеклопосуды. У него был мотоцикл Ява, две жены (Одна официальная, другая гражданская), четверо детей, кот и собака.
У него были деньги. Нет, не зарплата, хотя конечно была и она, а деньги, которые он делал за восемь рабочих часов. Калым, навар, куражи. Названий было много, а суть одна – набитый купюрами карман к концу дня. Меня много раз спрашивали, как можно делать деньги на какой-то посуде? Раньше я старался отмалчиваться, дабы не раскрывать секретов стеклянной братии, теперь же могу рассказать. Почему? Да потому, что обмельчала, а то и совсем повывелась каста приемщиков. Посуду сейчас принимают на каждом углу, прямо на улицах. Прямо под открытым небом, среди полупустых ящиков торчат какие-то сопляки и соплячки, похожие на воробьев, склевывающих скудные крошки с грязных мостовых, а в приемных пунктах, изрядно обветшалых и утративших былую мощь, вместо уверенных в себе мужчин работают, как просят милостыню, бесцветные бабенки предпенсионного возраста. Тьфу!
У Грека было три способа делать деньги из ничего. Какой из них проще и надежней судить тебе.
Способ первый.
Представь себе такую картину. Сдаешь ты десятка полтора бутылок. Все чин по чину. Грек выстраивает их в ряд и придирчиво осматривает горлышко каждой.
– Вот эта отколотая – вдруг объявляет Грек и возвращает одну из бутылок.
– Да оставь ее себе – говоришь ты, утомленный очередью и компанией, из которой эта очередь состоит. А состоит она из пенсионеров и алкоголиков на грани нервного срыва.
– А я ее куда дену? – недовольно бурчит Грек.
– Ну, убери ее куда-нибудь – предлагаешь ты и, получив деньги, спешишь по своим делам. Вот и все. Вроде все по-честному, за исключением того, что бутылка с отколотым горлышком была тебе ловко подсунута взамен твоей нормальной. В результате бракованная бутылка возвращается на исходные позиции, а нормальная в доход приемщика. Бывает, конечно, что бракованную бутылку забирают, но это бывает редко, кому охота с ней таскаться.
