– Ребят! – в аудиторию влетел возбужденный Еремеев. – Я щас тако-ое узнал!..
– Расскажешь после пары, – перебила его наша староста Круглова, – у нас, вообще-то, семинар, и, в отличие от тебя, остальные к нему готовились!
– Так пары не будет!
– Ага, как же. Я видела Малинину утром, здесь она.
– Это ненадолго. Прямо сейчас ректор ее увольняет!
Увольняет? Я оторвалась от записей и удивленно взглянула на Еремеева.
– С чего бы это? – заинтересованно спросила Завьялова.
– Уборщица застала, как Пан трахает Малинку в подсобке!
Мы шокированно замерли, не в силах поверить новости, а Еремеев продолжал вываливать подробности:
– Малинка щас у ректора, он орет на нее так, что стекла дребезжат! Так что можете забыть о семинаре, у нее теперь проблемы поважнее, чем у нас семинары принимать!
– Брешешь! – восхищенно воскликнула Завьялова, подаваясь вперед.
– Можешь сходить, послушать, – возмутился Еремеев, – там даже через две двери все слышно!
– Ну, Пан, конечно, жжет, – хохотнул, вставая, Рыльцев, – не успел из академа выйти, как уже преподшу натянул!
– А что теперь с ним будет? – продолжала допытываться первая красавица потока.
– А что ему будет-то? Он же у нас «мажо-ор»!
– Думаете, его не выгонят?
– Да кто посмеет его из универа выпнуть? Учитывая, кто его родители и кто его брат.
– А кто его брат? – не поняла Круглова.
– Ну ты тьма-а, – присвистнул Еремеев, – да под ним весь город ходит.
Староста изумленно моргнула:
– Он что, бандит? – спросила она, понизив голос.
– Сейчас их так не называют, – Жаров снял очки и принялся тщательно протирать стекла, – теперь они бизнесмены.
– У него свой ночной клуб, – добавил Еремеев, – а еще автомастерские, несколько ресторанов и черт знает что еще.
Староста нахмурилась.
– Значит, развлекались они оба, а отвечать только она будет? – спросила, нахмурившись. – И где справедливость?
– Хочешь – можешь восстановить ее самостоятельно, – предложил не моргнув глазом Еремеев, – только завещание составь заранее, если тебе есть, конечно, что завещать: конспекты там свои, учебники, очочки.
Круглова бросила на Еремеева раздраженный взгляд.
– Слушайте, ну пятнадцать минут уже прошло, – бросив взгляд на часы, сказал Рыльцев, – вы как хотите, а я сваливаю.
Староста поджала губы:
– Никто не уходит! Я пойду в деканат и все уточню.
– Эй, а студенческий закон? – вскинулся Рыльцев. – Ждем четверть часа, и если препод не пришел, то уходим домой!
– У нас экзамен по генетике через две недели! – огрызнулась Круглова. – И принимать его должна была Малинина! Что будем делать, если ее сейчас уволят?
– Поставят кого-нибудь на замену, делов-то, – ответил Еремеев, но уже в закрывшуюся за старостой дверь, – Игната того же.
Мое дыхание сбилось.
– Как по мне, уж лучше бы Пан Игната трахнул, – цыкнул Рыльцев, – с Малинкой хоть договориться можно было, да и смотреть на нее приятно, а с Игната чего возьмешь?
Я бессильно сжала кулаки. Как же мне сейчас хотелось дать Рыльцеву пощечину и заставить его забрать свои слова обратно!
– Ух ты, гляди, как глазками засверкала! – заметил мое состояние одногруппник. – Что такое, морковка, завидно стало? Хотела бы на месте Малинки оказаться? Чтоб в подсобке под Паном стонать?
Я вспыхнула до корней волос. Несмотря на то, что в большом городе я уже полгода, для меня все еще является дикостью то, с какой легкостью молодежь моего возраста матерится и обсуждает подобные темы. Для меня близость – это святое, следствие любви двух людей, а то, как кощунственно ей предаются и к ней же относятся мои однокурсники, заставляет меня сгорать от стыда и унижения. По этой и по ряду других причин я так и не обзавелась друзьями в группе: вот и сейчас никто из присутствующих даже не подумал о том, чтобы осадить Рыльцева.
