В кабинете нотариуса господина Отто Краузе, расположенном недалеко от торговой улицы, стояла гробовая тишина. Трое из четверых наследников, облачённые в соответствии со случаем в траурные одежды, замерев в ожидании, сидели на стульях. Складывалось впечатление, что присутствующие готовы ловить каждое произнесённое нотариусом слово. Господин Краузе, на вид пятидесятилетний мужчина со склонностью к избыточному весу, с серьёзным выражением лица, как и подобает для оглашения завещания, как гора возвышался над своим столом. Хоть нотариус и старался выглядеть спокойным, но то и дело выступающий пот на его лысине выдавал внутреннее напряжение представителя немецкой юриспруденции.
Он уже ни раз вспоминал тот злополучный день, когда месяц назад в его кабинет в небольшом городе Бурге влетел подвыпивший русский и потребовал составить завещание. Господин Краузе пытался отказаться, призывая к разуму и объясняя, что не совсем корректно составлять завещание в подвыпившем состоянии. Но мужчина настаивал на своём, убеждал, что он абсолютно трезв и чист, аки богемское стекло, даже в состоянии лично управлять автомобилем. И если у господина Краузе есть хоть капля сомнений, он прямо сейчас может прокатить его с ветерком. И что он, уважаемый немецкий господин, просто не видел его пьяным. Господину Краузе уже было проще согласиться, чем выслушивать дальнейшие доводы мужчины. Тем более, что клиент подкрепил свои доводы финансово. В ходе беседы выяснилось, что новым клиентом господина Краузе оказался не кто иной, как Лёха Белочистов, бывший новый русский, удачно раскрутившийся во время Перестройки и уехавший покорять Европу. И покорил! Составляя завещание, господин Краузе даже не думал, что его клиент настолько быстро покинет этот мир, а как опытный нотариус, рассчитывал, что он вернётся и составит новое завещание.
Нотариус оглядел присутствующих и в очередной раз промокнул носовым платком вспотевшую лысину. Дальше тянуть было некуда. Он поправил очки с круглыми стёклами в тонкой оправе из жёлтого металла, взял пухлыми пальцами лежащее перед ним завещание и официальным тоном начал читать:
– Я, Алексей Иванович Белочистов, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю. Моему персональному помощнику, педантичному и совершенно не умеющему пить зануде, – нотариус взглянул из-под очков на молодого темноволосого худощавого мужчину в чёрном костюме и белоснежной рубашке, с вцепившимися тонкими пальцами в собственные колени от напряжённого ожидания, – Вольфгангу Лангу мою любимую кочергу из поместья во Франции. Как часто мне хотелось запустить ею в моего помощника. Так пусть моё желание исполнится посмертно.
Присутствующие в кабинете недоумённо переглянулись. Господин Ланг хоть и старался сделать вид, что доволен оказанной ему честью, но густо покрасневшая, как у варёного рака, кожа лица и шеи выдавали всё его внутреннее возмущение.
Тем временем нотариус, стараясь сохранять спокойствие, продолжал:
– Своему персональному охраннику и водителю в одном лице, господину Петеру Миллеру, с совершенно отбитым на ринге мозгом и оставшейся единственной извилиной и той, разделяющей ягодицы на два полушария, завещаю мою любимую, привезённую в своё время из России мухобойку. Этих двух редкостных придурков я не увольнял, так как без них моя жизнь за границей была бы скучна и однообразна.
Присутствующие снова недоумённо переглянулись. Нотариус в очередной раз протёр вспотевшую лысину носовым платком, сделал большой глоток воды прямо из стоявшей рядом с ним бутылки и продолжил:
– Моей любовнице Ирме Крюгер, чья фамилия у меня ассоциируется с любимым фильмом ужасов, я завещаю пивную кружку с изображением оленя, приобретённую мною в Потсдаме. Она сможет хранить в ней свой фаллоимитатор, а позже, когда состарится, вставные челюсти.
