Центр Мехико обдавал меня выхлопными газами, городской пылью и запахом жгучего соуса гуакамоле. Столица Мексики дышала, казалось, той же тревогой, что и мой родной город, только по-другому – более жарко, более остро. Я шел по улицам, сжимая в руке потрепанную тетрадь с заметками, и чувствовал, как внутри меня нарастает тоска. Не та, что приходит после долгой дороги или усталости, а та, что оседает в груди камнем – тяжелая, холодная, неотступная.
Мир, в котором я жил, рушился. Или, может быть, уже рухнул. Я мог лишь точно сказать, что страна, которую я покинул несколько месяцев назад, окутана тьмой. Города, которые я знал с детства, превратились в руины. Люди, которых я любил, молчали или кричали в унисон со смертью. Страх стал частью повседневности – страх ошибиться, сказать не то, подумать не так. И самое чудовищное – страх потерять себя.
Я приехал в Мексику, чтобы забыть. Чтобы найти что-то другое, что-то настоящее. Я историк, я писатель, и моя специальность – древние цивилизации Мезоамерики. Но теперь, глядя на руины храма Тепло Майор, у которого я остановился, я понимал, что ищу не просто материал для книги. Я ищу спасение.
Тепло Майор – лишь осколок былого величия. Когда-то это был главный храм ацтеков, сердце их столицы – Теночтитлана. Теперь здесь – несколько каменных блоков, остатки стены, фрагменты скульптур. Уже давно город застроил все вокруг, и от прежней грандиозной славы остались только намеки. Возможно, и от моего мира останутся лишь воспоминания…
Когда-то в Темпло Майор находился знаменитый ацтекский Камень Солнца, который совсем недавно я видел в Национальном антропологическом музее. Это монолитный базальтовый диск с символическим изображением ацтекской космогонии и великих циклов, которые идут, сменяя друг друга, не спрашивая нас и нашего ведома. И каждый раз старый мир умирает, уступая место новому. Мне казалось, когда я стоял у этого каменного гиганта, что не только я, весь мир сейчас на перепутье.
С тяжелым сердцем я опустился на скамейку, отодвинулся от прохожих и закрыл глаза. Шум города отступил на второй план, и я вдруг услышал другое – тишину, которая говорит громче любых слов. В этой тишине я вспоминал лица – моих друзей, коллег, людей, с которыми я когда-то смеялся, спорил, мечтал. Теперь их нет. Кто-то погиб, кто-то исчез, кто-то предал. Или, может быть, просто выжил.
– Ты ищешь ответы.
Голос разнесся эхом в моей голове. Я открыл глаза и увидел перед собой старика. Он был седой, с глубокими морщинами, одетый в простую рубашку и широкополую шляпу. Его лицо покрывал загар, глаза – темные, пронизывающие. Он смотрел на меня так, словно знал меня всю жизнь.
– Простите, – спросил я по-испански, – вы говорите со мной?
– С тобой, – он говорил на испанском с легким акцентом, который я не мог определить.
Вообще он не был похож на местных индейцев майя. Казалось, он стройнее, выше и могущественнее.
Я поднялся, чувствуя неловкость. «Этот человек, кто бы он ни был, явно не турист», – пронеслось в голове.
Действительно, незнакомец не взирал с интересом на руины, не фотографировал, не читал путеводитель. Он просто стоял и смотрел на меня.
– Кто вы?
– Меня зовут дон Махата. Я нагваль.
Слово «нагваль» звучит интригующе. Индейцы именовали так шаманов, «видящих», но я никогда не думал, что встречу кого-то, кто назовет себя так всерьез.
