Тополя этот город как прежде хранят,
Наполняя его ароматом апреля,
Только раны у города ноют, саднят,
Разъедает их горького времени яд,
Город долгие годы живёт на прицеле.
Окровавлены маками скорбные сны,
Этот город, как бык завлечён на корриду,
Но спасается памятью, светом весны,
Тополиным дыханьем, от страхов изныв,
Он не копит в душе ни тоски, ни обиды.
А я стою на вымершем перроне
И жду, что время на наживку клюнет.
Но жаркий полдень сизой птицей стонет,
И ангелок в сверкающем хитоне
Несётся мимо знойного июня.
Мне не понять, где марево видений,
А где реальность пролетает пулей.
Но я – покорный раб тоски и лени
Жду от небес счастливых откровений,
Которые исполнятся к июлю.
Город хмурый и рутинный,
Всё некстати, не с руки…
Терпкий воздух тополиный,
И клубы зелёной тины
В мутном вареве реки.
Растворяется в июле
Плач по отнятой земле.
Все обиды ускользнули,
Как в вечернем небе пули,
И пропали в чёрной мгле.
Город, желтея, позиции сдал октябрю,
Жаркие дни, отгорев, обернулась дождями,
Только как прежде я дикой тоскою горю,
И наблюдая, как осень втекает в зарю,
Как облака, пламенея, плывут кораблями.
Словно оторванный лист, я измучен судьбой,
Жду свой костёр, на котором сгорю без остатка…
Ну а пока мир становится дымкой седой,
Я обречённо терзаюсь под ясной звездой,
Делая вид, что пути мои ровны и гладки.
Пресыщенный мир утомился от жгучего света,
Кипит в джезве дня раскалённо-багровое лето,
И камни, и люди дуреют, впитав этот жар,
Безумная нищенка лупит рукой тротуар,
И гневно кричит на упавшую в кружку монету.
А время смущённо и жалко подходит к обеду,
Измучены люди, собаки и велосипеды,
От буйного зноя спасенья на улице нет,
И кажется час продолжается тысячу лет,
А дикий июнь, словно хищник, крадётся по следу.
Короткие тени деревьев испугано тают,
Жара липнет к телу, как будто кираса литая.
И город, как цельно-горячая глыба лежит,
А в небе расплавленном плавают вяло стрижи,
И мысли о грозах в безумии дня прорастают.
День за днём мелькают листья, лица,
Краски клёнов жарче, горячей,
А в моей душе тоска теснится —
Над копрами вьётся вереницей
Караван кочующих грачей.
Город обречён на листопады,
День его туманами размыт…
И шуршащею тропинкой сада,
Я иду, скользя по небу взглядом,
Что живёт предчувствием зимы.
Ветра ревут в истерике,
Аллеи в старом скверике
В закатный час безоблачный пылают и горят.
Проспекты дышат холодом
И носятся над городом
Берестяные грамоты бродяги октября.
Какое время вздорное —
Грачи кружатся чёрные,
И мысли в небо скудное за птицами спешат.
А клён, как горький пьяница
Качается. И мается
Продымленного города озябшая душа.
Кружат над городом то сойки, то грачи,
А ветер треплет кроны непрестанно,
И эта осень, как полынь горчит…
Две тысячи двадцатый научил
В себя не верить и не строить планы.
Я жил мишенью под прицелом до поры,
И верил в то, что хуже не бывает.