Пред троном красоты телесной
Святых молитв не возжигай>1…
Н. Павлов.
Глухой, словно осипший от непогод и времени, колокол старинной каменной церкви села Буйносова, Юрьева-тож, звонил ко всенощной. В воздухе начинало тянуть предвечернею свежестью на смену палившего утром жара. Высоко под лазоревым небом реяли ласточки, бежали волокнисто-белые гряды веселых летних облачков.
Церковь со своею полуобрушенною, как и сама она, оградой и пятью, шестью кругом нее старыми березами, Бог весть каким чудом уцелевшими от беспощадного мужицкого топора, стояла особняком у проезжей дороги, на половине расстояния между селом и усадьбой бывших его господ, принадлежавших к древнему, когда-то княжескому и боярскому роду Буйносовых-Ростовских. Когда-то верст на двадцать кругом сплошь раскидывались владения этих господ… Но времена те были уже далеки…
В минуту, когда начинается наш рассказ, у церковной ограды остановилась легонькая, на рессорах, тележка с тройкой добрых гнедых лошадок в наборной по-ямщицки сбруе. Молодой парень-кучер, стоя лицом к кореннику, озабоченно и поспешно оправлял свернувшуюся на езде несколько набок дугу. Чей-то запыленный легкой летней материи раглан>2 лежал на обитом темно-зеленым трипом сидении тележки.
– Что это, Григория Павловича лошади? – раздался за спиной кучера звучный гортанный голос молодой особы, медленно подходившей к церкви со стороны пространного сада, за которым скрывалась усадьба.
Тот обернулся, узнал знакомую «барышню», снял шляпу и поклонился:
– Точно так-с, ихния!
– Где же он?
– A сичас вот в церковь прошли… ко всенощной, стало быть…
Какая-то странная усмешка пробежала по ее губам.
– Откуда едете? – коротко спросила она чрез миг.
– Из Всесвятского… От генерала Троекурова, – добавил он как бы уже с важностью.
Она чуть-чуть усмехнулась еще раз, вытащила из кармана юбки довольно объемистый кожаный портсигар, прошла за ограду и, заметив в мураве растреснутую могильную плиту с полустертыми следами высеченной надписи, уселась на ней, дымя закуренною тут же папироской.
Парень искоса повел на нее глазом и как бы одобрительно качнул головой. «В акурате, барышня!» – говорило, казалось, его румяное, бойкое и самодовольное лицо.
«Барышня» была действительно очень красива в своем простеньком, но изящно скроенном платье из небеленого холста, убранном русскими кружевами с ободочками узора из красных ниток, под которым вырисовывались пышно развитые формы высокого девственного стана, и в соломенной шляпе à la bergère>3, утыканной кругом полевыми цветами, только что нарванными ею в поле. Из-под шляпы выбивались густые пряди темных, живописно растрепавшихся волос кругом правильного, строго-овального и бледного лица. Над большими цвета aquae marinae>4 глазами резко выделялись от этой бледности кожи тонкие, как говорится в ниточку, дуги почти совершенно черных бровей. «Берегись женщины бледной, черноволосой и голубоглазой», – говорят в Испании…
Она курила и ждала, упершись взглядом в растворенную дверь храма, откуда доносилось до нее уныло торопливое шамканье старого дьячка.
Так прошло с четверть часа.
Но вот на проросшую травой каменную паперть вышел из церкви белокурый, статный молодой человек лет тридцати с чем-то, с пушистою светлою бородкой и миловидным выражением свежего и нежного, как у женщины, лица. Он сразу заметил девушку и с мгновенно засиявшим пламенем в глазах поспешно сбежал со ступенек к ней.
