Раздел I:
«на правах интима»
Фразу «пельмени без водки едят только свиньи» я почерпнул давно. И с тех пор пользуюсь ею как обухом. Особенно, в разговорах с рафинированной, но безвольной, испытывающей большие проблемы с алкоголем (т.е. непьющей) интеллигенцией. Всегда успешно. А тут неожиданно, перечитывая Горчева, узнал, что, оказывается, пельмени не ЕДЯТ ПОД водку. Пельмени водкой ЗАПИВАЮТ!
Таким образом. Сегодня. Впервые в жизни. Эксперимент.
Родные и близкие, приятели и знакомые, друзья и недруги, коллеги и случайные попутчики, учителя и… ученицы! Да-да. Все разноускоренно вымечены за пределы круга. В эпицентре я один. Только я и водка.
Мы с водкой ужинаем.
Впрочем, тут ещё, извольте: дворная собака Рада. Она ведь – не только гироскоп, предсказывающий наступление бури, но и существо, всячески чувствительное к любым явлениям паранормальности в окружающей среде.
Нет… не то…
Можно, я заново начну?
Итак.
Пить водку в одиночестве, когда рядом есть иные человеки, творцу категорически противопоказано. Другое дело, если рядом нет вообще никого. В такой ситуации можно вдруг громко рассмеяться, неожиданно вынести приговор, пуститься в оголтелую присядку или просто многократно, на все возможные лады, с чекистским прищуром повторять: «А я ведь зна-ал…».
Совсем другая ситуация, ежели вокруг да около спят взрослые со детями, а вам остался банальный приём пищи, напоминающий тризну с выключенным изображением и звуком.
Так ведь русские, как повелось, не сдаются!
Короче, ровным образом ничто не предвещало. Просто я вспомнил ключевую сцену из фильмы «Свой среди чужих». Когда белый выкрест, ротмистр Лемке пытается на свой лад образумить красного комиссара Шилова. А промеж них болтался саквояжик. А в нём – 600 тысяч золотом!
И Лемке надрывается:
– Да я из-за него сто раз под пули ходил! Я его во сне видел! Понял?! Это зо-ло-та-а!! Панимаишь?!!
Я именно так и произнёс. Только, приличествуя случаю, бесшумно. Подключив лишь мимику и жестикуляцию.
Дворная собака подошла ближе и воззрилась.
– Вот же!! Мммм…
Забыв, что рука пробита пулей, Лемке сделал взмах, скорчился от боли и повторил движение, но теперь уж другой рукой.
– Вот же! Граница!! Прошу тебя… у-хо-ди! Не будь же ты кретином! Это… (он постучал по саквояжу с золотом) это! Нужно! Только!.. Одному… Понимаешь ты?! Не всем! Только… одному!..
Он задохнулся, не в силах продолжать.
Сотрудник чрезвычайки Шилов внимал безмолвно. Грязная щетина на его лице хранила всю усталость мироздания. Козырёк фуражки с красной звездой прикрывал глаза.
Где-то тоненько завыла собака…
– Господи! – возовопил Лемке от отчаяния. – Господи, ну почему ж ты помогаешь этому кретину, а не мне?!..
И он звучно хлопнул безвольной рукой себя по лбу.
Неожиданно раздался второй хлопок. Я очевидным образом его расслышал.
В абсолютном изумлении собака Рада гвазднулась корпусом об дверь, ведущую наружу – прочь от спектакля, который её разум не мог постичь.
– Радуница! – опомнился я и тут же принялся утешать. – Ты чего? Это ж фильм! Под настроение пришлось. Ну? Всё нормально. Всё хорошо. Правда!..
Я говорил честно. Говорил как есть. Но я не был встроен в объективную систему реальности сейчас. Между мной и остальным миром явственно обозначился зазор.
Животное молчало. Потом низко опустило голову и, кажется, начало плакать.
Дьявол иногда отвечает. На сей раз он писал чёрным фломастером с изнанки зеркала. Достаточно было сморгнуть или на секунду опустить глаза, как появлялся размашистый автограф. Содержание надписей не застряли в памяти, настолько ошеломлял сам факт их появления. Не все буквы проявлялись, словно бы фломастер заканчивался. Но я понял, что это – от скорости письма. Оппонент был разгневан, чем интриговал отдельно. В какой-то момент я даже переборщил и высказал нечто особо едкое, почти уткнувшись носом в собственное отражение. За что оказался немедленно наказан, провалился лицом по ту сторону.
