Так восклицал он, молясь, и вняла ему дочь громовержца
Члены героя сделала легкими, ноги и руки,
И, приближаясь к нему, провещала крылатые речи:
И, приближаясь к нему, провещала крылатые речи:
«Ныне дерзай, Диомед, и без страха с троянами ратуй!
В перси тебе я послала отеческий дух сей бесстрашный…»
Гомер был любимым поэтом Кошкина. Нет, не так! Других стихов он просто не читал, а эти… Эти были любимы не сами по себе, а по причине причастности их к единственной страсти этого человека – к истории. А сейчас он вспомнил строки великого поэта античного мира по какой-то изощренной аналогии. Точнее – «антианалогии». Увы, у Виктора Николаевича Кошкина персональной «дочери громовержца» не было. Никто не вложил ему бесстрашного духа ни в «перси», ни в иные члены. А уж о том, чтобы «ратовать» с супругой…
Бледный, чуть дрожащий от ужаса, а больше от унижения, Виктор Кошкин не смел оторвать взгляд от линолеумного пола коридора. Его щуплая фигурка была готова провалиться сквозь дверь на лестничную площадку – только бы не ощутить на себе силу внушительных кулаков собственной жены – дражайшей Валентины Степановны.
– Ну, Валь, ты чего? – канючил он, не смея поднять голос до привычного, учительского, – воскресенье ведь… ну, посижу пару часиков у компьютера…
– Нет! – громыхнуло над ухом, и тяжелый кулак все-таки опустился на хрупкое мужское плечо, заставив его подозрительно хрустнуть, – что ты за мужик такой?! Другие, вон – пашут, не покладая рук, не зная ни суббот, ни воскресений; хоть какую-то копейку в дом несут… а ты?! А твоя история?!!
Виктор воскликнул – про себя, конечно, кто бы дал ему высказать возмущение вслух: «Историю не трожь! Это святое!!!»? Дело было не только в том, что Виктор Николаевич работал учителем истории в самой обычной школе славного курортного городка Геленджик, но и жил ею; с ней в голове вставал по утрам, и с нею же ложился вечером. Он чувствовал, что в силах сделать великое историческое открытие, прославиться в веках. А вот его жена, Валентина, женщина крепкого телосложения, и еще более стального характера, чувствовала… нет – она знала, что муж любит этот предмет гораздо больше нее самой, и оттого в силу особенностей женского характера ненавидела историю всей душой. Но изгнать из собственной жизни, а тем более, из Витькиной души, не могла. Потому что она – история – была единственной, кто приносил деньги в двухкомнатную квартиру Кошкиных. В виде зарплаты школьного учителя, конечно.
– Лучше бы ты в бабу какую втюрился, – в сердцах выпалила она, опуская могучую длань на второе плечо мужа, – я бы ее за космы оттаскала, да успокоилась бы!
За неимением под рукой женской прически, он вцепилась в мужскую, редкую до неприличия. Не в первый раз, кстати. Виктор мужественно терпел. Обычно после такой вспышки гнева Валентина отходила – в прямом и переносном смысле. Она тяжелыми шагами удалялась в спальню, показывая выпрямленной и напряженной спиной все презрение, какое только женщина могла выразить никчемному, на ее взгляд, мужичонке. Потом она с грохотом захлопывала за собой дверь, и это служило сигналом мужу – он шустро бежал в гостиную, где его всегда ждал компьютер.
Но сегодня погрузиться в виртуальный мир, где Кошкин уже не первый год пытался отыскать несообразности в трудах великих ученых мужей прошлого, не получилось. В женской руке вдруг оказался рюкзачок. Этот весьма полезный для многих, но не для семьи Кошкиных, предмет купил пару лет назад сам Виктор на заныканную от супруги внеплановую премию. Ох, и досталось же тогда ему! Слава богу, что туристский топорик, который сейчас лежал в рюкзаке, он купил позже; как и простенький компас, фляжку, и… все. На большее денег пока не хватало. Зачем он делал эти покупки, зная наперед, что получит очередную взбучку от супруги, а главное – что в его жизни никогда не наступит момент, когда он перейдет от виртуальных изысканий к реальным путешествиям? Кошкин и сам не смог ответить на этот вопрос – когда его задала Валентина.
