Раз тут все со мной так
обращаются, я переселяюсь в другой мир
Она испытующе уставилась на бутылку. Пить совершенно не умела,
потому и не бралась. Но все предыдущие попытки расслабиться успеха
не возымели. Требовалось нечто кардинальное и убойное.
Бессмысленное и беспощадное. Руки изнывали от поганенькой мелкой
дрожи. Будто нарочно не давали наливать, саботируя намерение
хозяйки нажраться вдрызг. Мартини, конечно, не беленькая: на
пятнадцати градусах далеко не уедешь. А вылакать пол литра в одну
непьющую персону – задача та ещё. Особенно в такую мрачную погоду.
За окном в небе сплошная пухлая чернотища. И, кажется, уже где-то
погромыхивает.
М-да, мартини – это не беленькая. Но
мысли о водке скручивали душу в тошнотный крендель, в прорехах
которого красовалась пара сдобных кукишей. Водкой своё горе
заливают лишь неудачники – так отчего-то ей казалось. Он же не
такая: не просто неудачница. Она обычная дура.
Пустодырая лягуха, как, озлясь, обзывал её покойный отец.
Пустодырая, пустопорожняя ерундовина. И вокруг ни единого цыплёнка,
подлежащего счёту по осени. Ни один не вырос – передохли,
придушенные её волевыми кулаками. Цыплят-то, оказывается, нельзя
так грубо хватать. И сжимать, дабы паршивцы не улизнули. А у неё
хватательный рефлекс сродни пасти
мастифа.
Кстати, один цыплёнок всё-таки вымахал во вполне себе мясистого
страуса – усмехнулась она, бросив взгляд на китель, что висел на
стуле по другую сторону стола. Сегодня он единственный составил ей
компанию, высокомерно расправив новенькие погоны на широкой спинке
стула. Растопырился ими, как дурак. Или бездушный насмешник.
Смотри, мол, любуйся своими моральными капиталами: всё тут перед
тобой.
Самое время, раз уж твоему страусу
всё-таки вышибли башку из кучи песка, в которой та прописалась.
Сейчас этот петух проморгается, полюбуется на дело ног своих и
вспомнит, что мозги нужно было проветривать. Песок не самая
благодатная почва для снятия рекордных мыслительных урожаев.
– Ну что, капитан, выпьем? –
предложила она, обнаружив, что руки достаточно окрепли, чтобы
«взять вес».
Бутылка в руке чуть дрогнула и с
облегчением упёрлась в женское колено. Из откупоренного горлышка
пахнуло ванильным ароматом среднестатистически успешной жизни.
Мелькнула мысль хватануть прямиком с горла – а как ещё русскому
человеку заливать горе?
– Не смогу вылакать, так высосу, –
сообразила она, что где-то в одном из кухонных шкафов погребены
широкие соломинки, и взгромоздила бутылку обратно на стол: –
Высосу, – погрозила ей пальцем и поднялась: – Как самум пустыню. Не
всё же из меня кровь сосать.
Соломинки оказались на месте. Она
выбрала пару красных и вернулась к столу. Смартфон издал
классическую громогласную трель совдеповского телефона. И выбросил
на экран имя ненужного вторженца.
– Ответим? – изогнув бровь,
поинтересовалась она мнением кителя.
Тот промолчал.
– Как скажешь, – пожала она
плечами.
Всё благодушие мигом смыло волной
нудного осточертевшего раздражения. Когти рефлекторно и безуспешно
царапнули стеклянную столешницу. Бутылка возвышалась над
распинающимся смартфоном башней Московского кремля, безучастного к
нашествию врага на Камчатку. Она бесстрастно ожидала своего часа,
дабы после уйти опустошённой в мусоропровод.
– Меня перевели в Сибирь, – мягко
напомнила она смартфону и запретила контакт: – Уже четыре дня
как.
В связи со служебной необходимостью
её начальника избавиться от бывшей любовницы и будущих проблем. От
идиотки, что поверила в сказки о его растерзанной семейной жизни. И
о том, как замечательно он заживёт с ней в лоне новой семьи: без
зловредной тёщи, без задравших своими проблемами детей. Только он и
она: свободные и сильные.
