– Малышка, перестань вертеться, тебе давно уже пора спать.
– А я виновата, что не могу уснуть? Па, расскажи сказку?
– Ты же знаешь, я не мастер рассказывать сказки. Попроси лучше маму.
– Ну вот, а еще называется писатель… Сказку не может сочинить.
Мать рассказала сказку. Дочь уснула. А я задумался. Почему, собственно, и нет? Говорят, Алан Милн, сочинил Винни Пуха для своего сына – Кристофера Робина. А чем хуже? Вернее, чем хуже моя дочь? Разве она не достойна сказки от своего отца?
– Ма, представляешь, наш папа не знает ни одной сказки! Он, что, в школе не учился? Как же он смог стать писателем? Придется тебе, мама, выручать его.
– Однажды, давным-давно, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве…
– О нет, – решительно запротестовал я на следующий вечер, когда жена пошла по пути наименьшего сопротивления, – никаких больше царств. Иди, дорогая, займись своими делами. Я сам расскажу дочке сказку. Слушай, ребёнок…
«Мне голос был. Он звал утешно».
Анна Ахматова
Был Голос, был. Виденье было: слегка дрожащая спираль из Океана мощно всплыла, взвинтясь в космическую даль. Там Некто говорил «за кадром», бросая медленно слова. Слегка кружилась голова, и страх, и радость были рядом. Мне Голос был, мне Голос был. И Голос глухо говорил: «Планета голубых шаров – из извержений, бурь, ветров, и у Планеты нрав суров. Там просто невозможно жить, но мы решили, как нам быть. Ведь мы живем в планетных недрах на глубине ста тысяч метров, а там – покой и тишина. У нас на всех – одна страна. Мы не считаем лет и дней, мы не похожи на людей, от нашей участи печальной нас спас наш облик идеальный: по виду формой – круглый шар – развития природный дар! У нас – ни рук, ни ртов, ни глаз: нет ничего прозрачней нас, мы не похожи на людей, нет ничего, шаров синей, нет никого, шаров сильней.
Мы не нуждаемся в еде, нам ни к чему иметь детей, мы вечны – синие шары, мы бесконечны и стары. Мы одинаково умны, нам власть и деньги не нужны. Для нас и музы – не важны. Как в звуках музыки – вы шумны, в страстях поэзии – безумны, а в живописи – так бездумны…
Для нас искусство ваше чуждо, да и вообще, нам нет в нем нужды:
Весь смысл – в Гармонии Покоя, эмоции для нас – пустое.
Лишь высший Интеллекта дух, – в себя нацелен весь наш слух.
И отвлекаться на другое – все это – суета, мирское.
Как связаны? – секрета нет: похожа связь на «Интернет».
У нас не только плоть прозрачна, прозрачны мысли и дела, нет индивидов, а иначе, борьба идей бы расцвела. И появилась бы крамола, она бы привела к расколу… Такое допустить нельзя. Мы не бунтуем и не ропщем, мы – даже выше, чем друзья, мы – единичны только в общем.
А Прошлое? Оно мешает, мы каждый год его стираем, как вы стираете с дискет, ее компьютерную память… В Истории нужды нам нет,
Что Время – если Вечность с нами?
– Но в чем ваш смысл бытия? – Спросил, обескуражен, я.
– Про смысл вопросы не нужны, мы в Вечность все погружены.
– Но ваше бытие – ей-ей, как груда неживых камней?
Молчал он долго, голос свыше, Вопрос, быть может, не расслышал?
Но вот услышал я в ответ: Ответа нет. Ответа нет.
– Но для чего спиралью этой на нашу вторглись вы планету?
– Пришел на Землю новый век, не совершенен человек. Решили мы Земле помочь пороки ваши превозмочь. Открыть вам совершенства путь,
Планета ваша станет пусть, как наша – лучшей из миров: Планетой розовых шаров.
Был Голос, был. Было виденье… Исчезло, к счастью, наваждение.
Он ничего не ощущал. Двадцать пять лет нездешней жизни с напряженным ритмом гигантских строек, ориентированных в «светлое» будущее, походя перемалывавших вместе с миллионами тонн грунта и железа тысячи судеб, где человеческая самоотверженность и глупость сливались в коктейль хаоса и «бестолковки», увели его так далеко от уральской глуши, что родной городишко показался застывшим уголком, неподвластным времени. Картинки милой старины: горбатенькие улочки, церквушки на холмистых берегах и прочий поэтический вздор не тронули души Германа, не потревожили сентиментальных струн юношеских воспоминаний. Видно, огрубевшая на сибирском ветру кожа оказалась слишком толста, чтобы под ней мог дрогнуть хоть один мускул.
