Царство Берендеево. Село Запруды. Раннее утро.
Старый кузнец Потап Михайлович вышел из дома и, широко зевнув, почесал волосатую грудь, виднеющуюся в распахнутом вороте рубахи. Затем прислушался и нахмурил густые седые брови.
– Куёт? – спросил из-за забора сосед Фома Пантелеймоныч.
– Куёт. – Отозвался Потап Михайлович, с раздражением изучая давно знакомую картину: зелёный луг и озерцо, с пасущимися гусями и свою кузницу на пригорке.
– Уже всё, что сломано по всей деревне починил. – Ябедничал тем временем Фома Пантелеймоныч. – Два лемеха у Степаниды. Все кастрюли и сковороды у Емельяныча. Скоро по второму кругу пойдёт. Отпустил бы ты его. Слышь, Потап?
– Отпустить?! – Неожиданно взъярился кузнец, медведем разворачиваясь к, отпрянувшему от неожиданности от изгороди собеседнику. – Чтобы он шлялся незнамо где?! Или тебе прошлой ярмарки мало было?!
– Дак это. – Фома почесал в затылке. – Дело ж молодое. Ну, повалил он призовой столб. Ну, снёс два шатра. Так ведь сам потом всё и починил. И хлопцы на него зла не держат. Сами признают, что дюже выпивши были.
Да и потом, синяки дело привычное. А Синяки от Михайлы, так тем более. Силушка ж, Богатырская. – Фома со значением поднял палец.
– Богатырская. – Вздохнул Потап, успокаиваясь, и снова посмотрел на кузницу, откуда доносились мерные удары молота.
Кивнув на прощание соседу, он пошел к кузнице.
В кузнице работали трое молодых силачей. Самый рослый из них, вооружившись клещами, извлёк из горна раскалённый прут и поместил его на наковальню. Два его товарища принялись обрабатывать заготовку с помощью небольших молоточков, придавая ей нужную форму.
Михайло, удерживая прут клещами, орудовал большим молотом, попадая в такт ударам своих помощников. Пот струился по его широкой обнажённой спине, мгновенно высыхая от жара, исходящего от раскалённого горна. Могучие мышцы его спины ритмично сокращались. Тяжёлый молот в сильных руках двигался легко, словно тростинка.
Потап Михайлович, полюбовавшись на работу сына, отошёл к краю холма. Отсюда, как на ладони, открывался вид на всё село. Особенно его привлекал колодец у околицы, из которого только что достала ведро дородная женщина в красном сарафане.
Повесив вёдра на коромысло, женщина легко подхватила его и привычно положила на плечи. Она пошла по улице, мерно покачивая бёдрами. Потап Михайлович крякнул, любуясь этим зрелищем, и огладил свои седые, но по-прежнему пышные усы.
– А может, и отпущу. – Сказал он внезапно ни к кому не обращаясь.
Село Запруды. Поздний вечер.
Михайло закончил работу, когда совсем стемнело и на небе начали загораться первые звёзды. Попрощавшись до утра с Панасом и Степаном Михайло вышел из кузницы и вдохнул прохладный, пахнущий цветущими травами, воздух. Внизу под холмом светилось окно избы.
Вздохнув, Михайло бегом преодолел спуск от кузницы к дому. Сняв рубаху он ополоснулся в бочке, что стояла во дворе и пошел к дому. Низко поклонившись у входной двери, парень шагнул в избу. Отец сидел за столом. Услышав шаги, он поднял голову.
– Явился. – Буркнул он. – Цельный день в кузне пропадаешь. Неслух.
Михайло шумно вздохнул и опустил очи долу. Батюшка мрачно наблюдал за ним.
– Ладно. – Внезапно сказал он. – Благословляю. Можешь идти в Белогорск.
– Батюшка! – Изумлённо вскинул голову парень. – Вы не шутите?
– Ишь, шутника выискал. – Недовольно буркнул Потап Михайлович. хмуря седые брови – Садись, давай, вечерять будем. – И он, вооружившись ухватом, вытащил из печи и поставил на стол чугунок с кашей. Выложил завернутый в чистую холстину каравай и выставил две кринки молока.
Михайло чинно сел за стол и достал ложку.
Село Запруды. День спустя. Раннее утро.
– И помни. Деньги трать с умом. На слово никому не верь. На девок беспутных не зарься. И ворон не считай. Понял ли, бестолочь?
