Я сидела за столиком кафе фуд-корта в торговом центре. Мой кофе остывал, а время моей спонтанной передышки истекало. Я весь день ездила по городу, выполняя поручения руководства, и теперь решила устроить себе такой вот перерыв. Сейчас дочитаю новости в мобильном телефоне, допью кофе, съем что-то, названное в кафе двойным бутербродом, и поеду работать дальше. Дома меня никто не ждет, поэтому можно расслабиться и погрузиться в работу. Некоторые люди, возможно, меня поймут.
Надо мной – стеклянная крыша верхнего этажа восьмиэтажного торгового центра, вокруг – не так много людей. Рабочий день еще не окончен, время обеда давно позади. И все-таки хорошо, что есть возможность в солнечный день не сидеть перед монитором в офисе, а проехаться по городу, – так теряется ощущение скованности. В холодные дождливые дни работать в офисе не так обидно. Совершенно не хочется даже идти домой. Не хочется заводить машину, не хочется стоять в пробках, чтобы на следующий день ни свет ни заря снова спешить по делам.
Краем глаза замечаю у кассы посетителя, а точнее посетительницу. Я редко обращаю внимание на других гостей кафе, как и на людей, снующих по магазинам, едящих, курящих, смеющихся и скучающих, если они не представляют интереса по моей работе. Но эта девушка своим видом практически вынудила обратить на себя внимание. Нет, в ее одежде не было ничего необычного: темно-серые прямые брюки, такого же цвета майка, волосы собраны в хвост, темная кепка. Можно сказать, она привлекала мое внимание как раз этой обычностью, выделяющейся и так не подходящей к общему пестрому фону, созданному витринами торгового центра. Она вся казалась будто вырезанной из черно-белого фильма, какой-то даже серо-белой.
Девушка отошла от кассы, на ее подносе стоял одинокий стакан. И хотя столиков свободных было предостаточно, она почему-то подсела ко мне и принялась читать буклет, похожий на те, что обычно распространяют члены различных религиозных движений.
Я закончила читать новости и закрыла страницу. С экрана телефона на меня смотрела Диана, моя малышка. Такая же рыжеволосая, как и я. Она была всем для меня, и после ее смерти не осталось ничего, что придавало бы моей жизни какой-то смысл. Я работаю ради работы. Мне тридцать два, и я боюсь заводить еще детей, да и не с кем.
Как странно… Мне кажется, что я сижу здесь уже очень долго. А время на моих часах почти не изменилось. На циферблате часов торгового центра нет секундной стрелки, и невозможно проверить, идут они или остановились.
«Ладно, – говорю я себе. – Хотя время располагает посидеть еще немного, нужно идти».
– Куда торопиться? – спросила вдруг подсевшая ко мне посетительница. Она говорила не поднимая головы от буклета. Голос был тихий и низкий.
Не знаю почему, но я ей ответила:
– Меня ждут на работе.
– День располагающий, а работа никуда не денется. Работать можно круглые сутки, но к чему-то все равно нужно будет прийти. В конце должен быть результат. Ничто – тоже результат. Нулевой.
Она сказала все это спокойно, ни разу не шелохнувшись. Шевелились только губы. Я села на место и окинула ее взглядом. Кепка закрывала глаза; мне казалось, что она не смотрит на меня, но при этом напряженно чего-то ждет. Ее стакан стоял на прежнем месте, она к нему даже не притронулась.
– Что вы читаете? – спросила я.
– Твою душу.
Сказать, что ответ заставил меня вздрогнуть, – ничего не сказать. Но собеседница положила буклет на стол, и оказалось, что «Твоя душа» – это всего лишь заголовок статьи, призывающей спасти душу, примкнув к одной из религиозных общин. Я спокойно выдохнула.
