На берегу лесного озера стоял мужик в разорванной солдатской гимнастерке. Из-под нее виднелась рубаха, которая когда-то была белая, но теперь грязь и кровь стали ее красками. Одна нога была в разорванном сапоге, вторая – голая, разбитая в мясо.
Утро было теплым, но мужчину до костей пробирала дрожь, которая уже начала переходить в судороги. Дыхание медленно восстанавливалось, но дрожь тела унять было невозможно. Ветер обдувал потное лицо. Мужчина опустил голову и замер, ниже колена жгло огнем, хотелось лечь и умереть.
Начинало светлеть.
Озеро в сумрачном свете было похоже на зеркало, в котором отражался новый серый день. Тишина стояла оглушительная, но глупая утка своим вечным «кряк» нарушила ее, мужчина вздрогнул от неожиданности и как бы пробудился. Огляделся и тихо сказал:
– Вода, разойдись, мне нужно пройти.
Ничего не произошло, только утка срывая голос начала крякать, как сумасшедшая, повторяя свое «кряк» тысячу раз без остановки.
– Замолчи… Я не сдамся! – Мужчина не отрывал глаз от воды, а трясти его начало еще сильнее.
Но птица не унималась.
И тут ему пришло понимание, простой глупый крик изменил ход мыслей, дрожь прошла. В это же мгновение утка замолчала, словно, выполнив свое предназначение, умерла, а по воде пошла рябь.
Мужчина поднял руки.
– Расступись, освободи дорогу, Я ИДУ! – закричал он.
Холодное зеркало воды треснуло, и озеро нехотя раскололось на две части, медленно оголяя свое дно, которое никогда еще никому не показывало.
Мужчина замер и, кажется, увеличился в размерах. Без тени сомнения голой ногой он наступил в мутный ил, ступня ощутила приятную теплоту домашнего ковра. Сначала потихоньку, а потом все быстрее и быстрее человек начал уходить, убегать в глубь озера. На середине пути он обернулся. На берег из леса выходил отряд немецких солдат. Они смотрели вытаращив глаза, как добыча, которая была так близка, уходила из рук по дороге между двумя стенами воды. Пойти вслед за ним не решались даже собаки.
Перейдя озеро, беглец остановился, поднял руки и резко опустил. Вода со всхлипом сомкнулась, как будто ничего и не было. «В следующий раз пойду по воде», – подумал мужчина, улыбнулся и скрылся в лесу.
Его нога была абсолютно здорова.
Он не видел, как на другом берегу немцы упали на колени и дрожащими руками начали креститься невпопад.
Огонь бушевал, словно пьяный мужик, ломая в угаре своими огненными руками все вокруг. В секунды он возник из ничего и пожирал, загребал под себя там, где мог дотянуться.
Горело три больших дома и старый коровник. Дома горели молча, тихо отправляя в ночное небо тысячи искр, а коровник кричал и плакал.
– М-у-у-у-у! – просили голоса.
– Умрете, – трещал горящий воздух.
Трое мальчишек бежали по гравийной дороге в сторону пожара, самый маленький впереди всех, глаза у него горели сильнее огня над домами.
«Спасу», – думал он.
– Сгоришь! – кричали ему двое старших пацанов.
– Умрет, – подтверждал черный дым.
– Ваня, стой! Не вздумай даже! – Старшие отстали и догнать не могли.
– Спаси нас, – слышалось из огня.
Коровник звал его, и он спешил. Подбежал, даже дыхание не сбилось.
– Сынок, умойся, неприлично входить в дом таким чумазым грязнулей, – раздался в голове Вани голос мамы.
Ваня на мгновение замер, огляделся. Перед закрытой на новенький засов входной дверью стояла огромная ржавая бочка, полная дождевой воды, на поверхности которой плавали желтые листья и гнилые яблоки.
Увидел бочку, подскочил к ней и, как был в шапке и куртке, окунулся с головой по пояс, больше не мешкая сдвинул блестящий засов, откинул дверь и исчез в дыму.
Здание с животными загорелось последним, пылала крыша, вот-вот готовая рухнуть на головы четырех красно-пестрых телок и одного годовалого бычка Андрюшу. Всех коров Ваня знал по имени, а Андрюшку сам кормил молоком, когда от ящура сдохла мать бычка.
