Вселенский первый собор христианской церкви состоялся в городе Никея в 325 году. И это был собор победителей. Константин I Великий сделал христианство, прежде гонимое, государственной религией воссозданной им империи. Церковь, таким образом, превозмогла преследования от язычников (которые были спровоцированы, в основном, иудеями, как полагают историки Ланчиани, Эдвард Гиббон и Эрнест Ренан[1]) и восторжествовала. Некоторые из епископов, прибывших на собор во славе и силе, имели на своих телах следы пыток.
Но этот первый собор мог сделаться и последним. В смысле – завершиться для церкви тем, что христианской она осталась бы только лишь по названию. Многие приходы Византийской империи охвачены были ересью, которая представляла, на поверхностный взгляд, учение вполне стройное, на деле же выхолащивала суть веры.
Что это была за ересь? Ее основоположником называют Ария, последователя Антиохийской богословской школы и несчастливого претендента на кафедру в Александрийской. «Арийская», так сказать, по названию, ересь эта по сути представляла недопустимый уклон в сторону иудейства. А именно: ариане признавали Иисуса Христа Сыном Бога Всевышнего лишь формально.
Чем ересь была опасна? Именно завуалированным характером отхода от апостольского учения. Казалось бы, никакого особенного отступничества и нет. Ведь ариане не утверждали, подобно предшествовавшим им еретикам Евиону и Керинфу, что Иисус, будто бы, был просто человек и, конкретно, еврей по национальности. (Евангелия сохранили свидетельства, опровергающие не только первое, но и второе: евреи времен Христа не считали Его принадлежащим к их нации – Ин 8:48. Ересь евионитов была анафематствована самими еще апостолами[2].) Формально, ариане оставляли за Иисусом величальное имя «Сын Бога».
Этим закладывалась, так сказать, «бомба замедленного действия». Евионитство было слишком грубой попыткой ошельмовать Христа, тем более не имевшей успех в первый век, то есть когда Его Самого еще очень хорошо помнили. Прельстить могло лишь учение, которое бы лукаво продолжало именовать Христа Сыном Бога, но исподволь подменяло бы притом смысл этого богословского понятия: «Сын».
Таким и было явлено арианство. Определение «Сын» понималось им в обыденно-человеческом смысле, а вовсе не как возвышенный символ единения с Абсолютом и – единения абсолютного же. Ведь ариане учили: если Христос родился, то, следовательно, было время, когда Его еще не было. Так провоцировалось начало дрейфа к той выморочной христологии, где Божий Сын разумеется как всего только величайший из всех пророков. Как человек (?!), что наилучшим и превосходнейшим образом среди всех людей засвидетельствовал о Боге.
Заметим, нечто подобное проповедует ныне секта, именующая себя «свидетели Иеговы». Точное самоназвание, кстати. Ибо не об Отце Христа свидетельствуют они. Бог иудаизма не может считаться Отцом Его. Сему имеются богословские доказательства, но они требуют пространного изложения и суть отдельная тема. Поэтому приведем доказательство нравственное по преимуществу, в котором стоит отметить первенство К.Г. Юнга (хотя он лишь наметил формулировку вскользь, комментируя «Климентовы проповеди»). Иисус говорит: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30). Юнг обращает внимание на «решающее различие между иеговистской и христианской точками зрения», которое состоит в том, что «Иегова откровенно несправедлив, а несправедливость не является добром. Бог христианства, со своей стороны, есть исключительно добро»[3]. Итак, Иегова не только не есть «одно» со Христом, но и составляет, как раз, иное Ему. Следовательно, согласно речению Самого Христа, бог иудейской Торы никак не может рассматриваться в качестве Его Отца.
