У Руперта Брауна была большая семья. Они жили в не ахти каком маленьком доме на окраине Стилвилля, что в Огайо. У Руперта было так много братьев и сестёр, что он, казалось, жил в отдельном городе-государстве. Они расползались по всей мебели. Они вбегали и выбегали в двери и из дверей. Они были большие и мелкие, мальчики и девочки. Все были русые, востроносые, с высокими скулами и тонкими губами. И все ужасно худые.
Детей в семье Браунов было так много, что миссис Браун жаловалась, что не в состоянии упомнить всех по именам. Она частенько обращалась к ним «Эй, ты». У Руперта были братья и сёстры, с которыми он почти не разговаривал и едва знал. Внутри семьи существовало множество разных союзов, множество секретов, множество различных жизней. Теснота не то же, что близость. Иногда это просто скученность.
Руперту было десять лет, и он вращался среди семьи не замечаемый почти никем, кроме его любимой сестрёнки, шестилетней Элизы. Она, как и Руперт, была застенчивой тихоней и прилагала немало усилий, чтобы не путаться ни у кого под ногами.
За день до Рождества братья Руперта, подростки Джон и Дирк, заявились домой с кошкой. Они часто приносили домой краденых кошек, и никто даже не сомневался, откуда взялась эта. Быть может, они втайне мечтали о домашнем питомце и поэтому таскали чужих, хоть и говорили своей семье, что это просто забава.
– Поймать и отпустить. Это же как спортивная рыбалка, только с кошками, – объяснял Джон, демонстрируя матери последнее приобретение. Взгляд у него был тоскливый. Руперт подумал, уж не надеется ли он, что мать будет очарована этой кошкой и разрешит её оставить.
– Я же вам говорила – больше так не делать! – завопила миссис Браун, едва вернувшись домой со сталелитейного завода, где работала уборщицей.
Она метнулась через комнату, схватила кошку и, вышвырнув её на задний двор, захлопнула дверь.
Элиза обеспокоенно выглянула в окно.
– Кошка не шевелится, – шепнула она Руперту на ухо.
– Я проверю, – шепнул в ответ Руперт. Мать ушла на кухню, чтобы начать готовить жидкую овсянку: каша да всевозможные остатки еды с кухонь других людей, которые каждый день собирал отец, составляли их ежевечерний ужин.
Все ребята Браунов с матерью держались насторожённо. Иногда она могла вспылить. А иногда сажала кого-нибудь из малявок себе на колени и сидела в обнимку перед телевизором – и тогда казалось, что на самом-то деле она мягкая, ласковая и жизнерадостная. Но, не зная, какое обличье явит мать, дети на всякий случай держали ухо востро.
На улице было холодно. Руперт с опаской подошёл к кошке. А что, если она расшиблась? Что тогда с ней делать? Он знал, что мать не позволит держать дома ещё один голодный рот. И знал, что денег на ветеринара нет. Но он же не мог оставить кошку, которой больно, лежать вот так, верно? Неужели ему придётся собственноручно убить её, чтобы она не мучилась?! Но он не знал как. А если он выходит кошку, не подпуская к ней мать? Но если кошка померла, что тогда?
Он как раз подошёл поближе и увидел, что кошка ещё дышит, когда со стороны города подъехала полицейская машина и остановилась перед домом Браунов. Руперту, склонившемуся над кошкой, было её отлично видно. Двери патрульной машины открылись, на тротуар ступили двое полицейских и прошли по дорожке к дому. О нет! Нет! Они пришли за братьями, как пить дать. Если они обнаружат кошку, они ведь арестуют всех троих: Джона, Дирка и мать-кошкометательницу.