Лето. Июнь. Еще не испарилась утренняя роса. Над Суздальскими озерами, протянувшимися на север от Санкт-Петербурга между Поклонной горой и Парголово, парит прозрачный туман. Вода теплая, словно парное молоко. По озеру плавают дикие утки, создавая на водной глади мелкую рябь. Стройные тополя звенят на ветру лопнувшими сережками, покрывая землю белым пухом.
Вдоль отлогого берега стояло два экипажа, запряженные четырьмя гнедыми конями. Извозчик, положив руку на спину одному из коней, поглаживал жеребца по густой гриве и наблюдал за происходящим у озера. В глазах немолодого извозчика читалось не то осуждение, не то непонимание происходящего и, казалось, ему было не по себе от того, что приходиться быть здесь в эту минуту. Он, то озирался, проверяя, нет ли кого позади на дороге, то неловко переминался с ноги на ногу, но все-таки оставался на месте, чувствуя себя обязанным отработать оплаченное.
По берегу стояло несколько человек, прибывших в экипаже.
Графиня Наталья Никифоровна Богомолова, женщина уже немолодая и выглядевшая весьма болезненно, прислонив к губам платок, качала головой и улыбалась, хотя на лице ее читалось глубокое волнение. Впрочем, волнение это, казалось, не от тоски, но от радости, переполняющей ее сердце. Рядом с графиней, держа в руках летний зонтик, стояла Наталья Федоровна Ливен и ее сестра Вера Федоровна Гагарина. Княгини, взявшись за руки и придерживая платья, дабы не испачкать подола о песок, что-то тихо напевали. Чуть позади стояли графы Модест Модестович Корф и его близкий друг Алексей Павлович Бобринский. Друзья, сложив руки за спиной, что-то тихо обсуждали, устремив взгляд на происходящее таинство. Поодаль стояла молодая служанка Софья, теребя в руках тополиный листок; и почти незаметно улыбалась.
В воду вошел человек, одетый в длинную белую одежду. Это был Василий Александрович Пашков, близкий друг всем собравшимся и также вращавшийся в высоких кругах. Он вошел в воду по грудь и обернулся лицом к собравшимся.
– Подойдите! – крикнул Пашков к берегу, протянув вперед руки.
С колен поднялись два молодых человека, также одетые в белую одежду.
Один из них был лет шестнадцати. Это был юноша среднего роста и худощавого телосложения, единственный сын графини Натальи Никифоровны. Андрей Богомолов не был красив, хотя черты лица его были правильные. От рождения он был слаб здоровьем, и потому бледное и худое лицо его всегда имело осунувшийся вид. Светлые прямые волосы его были аккуратно уложены, как подобает молодому графу. В свои шестнадцать лет он выглядел значительно моложе и походил на неоперившегося птенца. Ссутулившись и опустив голову, он что-то тихо шептал.
Поднявшийся с колен еще один юноша имел вид человека сформировавшегося, хотя также молодого, на вид ему было около двадцати лет. Василий, оставшийся сиротой в десять лет, был взят на попечение графини Натали Никифоровны и жил рядом с Андреем подобно брату. Графиня была столь добра, что дала ребенку все, что только могла: любовь и материнскую ласку, мальчик жил в доме, словно родной сын. Только в свет не позволено было ему выходить, дабы избежать толков. Василий был крепок, высок и довольно недурен собой. От отца ему достались красивые вьющиеся темно-русые волосы и густые правильные брови. Карие глаза его всегда были живы. Румяный и загорелый он дышал силой и здоровьем. Василий, поднявшись с колен, поднял голову к небу и вознес руки над головой.
Молодые люди вошли в воду.
Василий Александрович принял юношей и, положив руки на их головы, воскликнул так, чтобы слышали с берега:
– Веруете ли, что Иисус Христос – Сын Божий?
Андрей, не поднимая головы, тихо произнес: «Верую».
