Медленно отступала ночь, уступая дорогу свежести нового утра. С ясного небосклона скатился рассвет. Воздух, еще влажный, не обожженный суровым марокканским солнцем, облекся в полупрозрачную розовую дымку. Средь узких улиц Феса пронесся едва ли ощутимый ветерок, дыхание которого только однажды утром напоминает о себе. Легкие пушистые облака медленно брели по простору окутывающих землю небес, и, успев напитаться скоро разливающимся солнечным теплом, их мягкие бесформенные тела таяли, растворяясь в голубой лазури. Неизбежно утренняя заря проскальзывала сквозь щели закрытых на ночь окон, золотыми лучами врывалась в дома чрез решетки закругленных деревянных дверей, наполняла каждый уголок и закоулок узких улиц Феса. Наконец вдали послышались знакомые звуки ребаба и мелодии лютне, завораживающие слух только просыпающихся жителей города. Уже бодрые торговцы начали скоро заполонять свои лавки, выставляя взорам прохожих такчиты и джаллаба искусной работы с неповторимой вышивкой и выполненными в ручную орнаментами и узорами. Утро принимало полный расцвет и, ничуть не угасая, вдруг переливалось в сухой, жаркий марокканский день, наполненный жгучим солнцем и запахом песка…
Солнечный луч, упавший на ее длинные огненно-рыжие локоны, что мелкой льющейся волной были разбросаны по шелковой вышитой подушке, весело заиграл золотыми переливами. Лиза проснулась давно и недвижно теперь лежала в роскошной постели среди подушек и шелковых простыней. Большие изумрудно-зеленые глаза ее медленно оглядывали чужую комнату.
Высокие стены увешаны были яркими коврами с густой бахромой у низа, на решетчатых окнах красовались ярко-синие парчовые шторы, исшитые тонкими золотыми нитями. Чрез великолепные витражи дверей проскальзывал переливающийся утренний свет, наполняя жизнью нарядную комнату. У конца кровати находился зеркальный невысокий столик с разбросанными по поверхности лепестками алых роз, у изголовья с каждой стороны стояли небольшие беленькие тумбы, освещенные тусклым светом подвесных лампадок. В углу комнаты располагалась мягкая софа, облаченная в голубой шелк с вышитым золотым орнаментом по краю. Посреди же двух центральных окон находилось сооружение, напоминающее камин, с углубленной аркой внизу. Оно чуть выдавалось из стены и, словно было слито из ажурного, даже кружевного, легкого металла. У нижних краев его стояли две стройные, длинные золотые свечи.
Лиза приподнялась. Густые волосы небрежно пали на голые ее плечи. Она подняла голову, и в ее больших зеленых глазах блеснули слезы и вдруг крупными каплями скатились на белые щеки. Лиза молча и недвижно заплакала. Верхняя ее покрасневшая губка, что была пухлее нижней и чуть выдавалась вперед, слегка зашевелилась и задергалась от прихлынувшего удушающего рыдания. Ровные и тонкие ее брови изогнулись, поднявшись во внутренних уголках. Все нежное совсем молоденькое ее личико изображало жалость и безутешное страдание, но одновременно же искривленные страданием черты придавали облику девушки невообразимую миловидность и нежность. Изящная и тонкая фигура ее, напоминающая песочные часы, облечена была в почти неощутимую льняную рубашку розоватого оттенка с ажурным белым лифом на тоненьких бретельках и длинным подолом.
Лиза прижала к себе колени и, резко опустив голову, глубоко вздохнула. Далекое раздумье изобразилось в печальных ее глазах. Она медленно начала поглаживать покрасневшее лицо то прижимая белые ладони к губам, то хватаясь за голову, напрягая изящные пальцы, словно ей некуда было спрятать руки, словно не находила она места самой себе. Вдруг вне комнаты послышались чьи-то голоса, и Лиза, словно испуганная синица, подняла плечи, пытаясь спрятать в них голову. Ее странно-милые губы неслышно стали произносить слова молитвы. Слезы вдруг просохли, и девушка прислушалась. Стихло. Лиза откинулась на подушку, и из глаз ее вновь хлынули слезы. Она повернулась на бок и, глядя в окно, размышляла о всех происходящих с нею событиях и последних прожитых днях…
