© Максим Жегалин, 2025
© ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Individuum ®
Пили, плакали, провидели Несказанное, ждали Солнца, но пропадали в лиловых сумерках, ждали победы над Солнцем – но забредали в глухие переулки, сбивались с пути, и метель заметала их следы. Серебряный век представляется нам снежным, метельным, зимним, холодным, отчаянно ждущим весны, которая если и придет, то обманет. «И матрос, на борт не принятый, / Идет, шатаясь, сквозь буран. / Всё потеряно, всё выпито! / Довольно – больше не могу…»
Серебряный век представляется нам диковинным кукольным спектаклем, растянутым на полтора десятилетия, спектаклем, где актеры, поодиночке и группами, ткут серебряную ткань своих жизней, сплетаются в причудливые союзы и расплетаются, ища новые узоры. Сердца разбиты, но сцена все та же, и серебряная сеть не рвется. «И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл…»
Темный эрос разлит по всему обозримому пространству, неврастеники востребованы эпохой. Ткань реальности истончилась, и сквозь нее что-то просвечивает. Видят сны, вертят столы, раскладывают карты Таро, ищут Бога в словах и в числах, вот-вот найдут тропу к нему, но тщетны их упования: все башни, все храмы будут разрушены и осмеяны. «Созидающий башню сорвется». Бог не там. Он, может быть, у вас за спиной.
Эта книга – летучий очерк Серебряного века, портрет бегущего времени, групповой портрет участников, смутно догадывающихся о том, кто они и зачем.
А они – лучшее, что у нас было.
Татьяна Толстая
9 января 1905 года.
Поезд Москва – Петербург с опозданием прибывает на вокзал. 24-летний Борис Бугаев, он же Андрей Белый, выпрыгивает на перрон – сегодня он увидит Санкт-Петербург впервые. Слышатся отдаленные выстрелы. Испуганные люди оглядываются по сторонам. Никто не понимает, что происходит. Паника.
Спустя полчаса Белый добирается до дома Мурузи на Литейном проспекте. Находит парадную, поднимается на четвертый этаж, видит дверь с табличкой, на которой готическими буквами написано «МЕРЕЖКОВСКИЙ». Осторожно заходит в квартиру.
На козетке лежит рыжеволосая женщина и курит папироску. Это Зинаида Гиппиус – сейчас ей 35 лет, но в полумраке комнаты она выглядит моложе.
– Ну и денек вы выбрали, – говорит Гиппиус и протягивает Белому руку.
На том же поезде в Петербург приехал 27-летний поэт Максимилиан Волошин. Разминувшись с Белым, он берет извозчика и едет в сторону Васильевского острова. Сани с трудом проезжают между толпами рабочих. На Полицейском мосту Волошин едва не попадает под пули – спустя несколько часов знакомый доктор расскажет поэту, что раны от этих пуль чудовищны.
24-летний поэт Александр Блок курит папиросу за папиросой, то и дело вскакивает и подходит к окну: он слышал выстрелы и знает, что войска стреляли в мирных людей. Блок живет в Гренадерских казармах вместе с женой, мамой и отчимом-офицером. Из окна виден плац – солдаты строятся в шеренги и маршируют. В небе две радуги. И откуда зимой вдруг радуги? Дурное предзнаменование.
Андрей Белый решает остановиться в квартире в доме Мурузи. Здесь живут трое: поэт и критик Зинаида Гиппиус, ее муж, писатель Мережковский, и публицист Философов. Квартира огромна: шутят, что Мережковский ищет Бога и не может найти его на собственной жилплощади.
Вечером 9 января протестующие бьют окна в Аничковом дворце. Горят газетные киоски. Гиппиус, Мережковский, Философов и Белый идут в Александринский театр. Они срывают спектакль, призывая собравшихся к трауру по погибшим. Актер Николай Варламов плачет за кулисами: его спектакли никогда прежде не срывали.
Ночью снова стреляют. Извозчики отмывают сани от крови. По всему городу слышны голоса, крики, свист. Таким Андрей Белый увидел Санкт-Петербург впервые. 9 января 1905 года царскими войсками была расстреляна мирная демонстрация рабочих. Этот день стал началом первой русской революции и вошел в историю как «Кровавое воскресенье».
