Маме приснилось, что она в роддоме. Ей принесли что-то маленькое с фиолетовой рожицей, завернутое в пеленку. Оно очень спешило, торопилось жить и родилось семимесячным.
Сон оказался в руку, как и многие другие из ее вещих снов. Так появился я. Со странными снами, передавшимися от мамы. Примешивались и другие сны. Наверное, отцовские и совсем чужие. Зенитное орудие в укрытии (почему-то в подъезде нашего дома), сероватый круг прицела с белыми рисками и в нем три самолета, ведущие бой. Нудный, вызывающий головную боль, противный вой моторов. И пронзительно-вязкое чувство опасности. Собственная память мелкого шпаненка трехлетнего возраста, родившегося через шесть лет после окончания войны?
И с чего бы в детских снах появлялись огромные белые дворцы, в которых никого нет? И в которых я никогда не был. Там, где я родился и рос, дворцы не водились.
На память никогда не жаловался. И навсегда запомнил ночь, когда папа и мама не пришли домой. Я остался с нянькой и дико орал. Было очень страшно. Время смерти Сталина. Его портреты были повсюду, большие и красивые. Как красочные коробки с замечательными игрушками внутри. Трехтрубный заводной корабль, действительно плававший в лужах. Экскаватор, которым можно было копать песок. Ими мы играли в детском саду под добрым взглядом Вождя.
Потом эти портреты как-то быстро отовсюду исчезли. Даже из фирменных лейблов газет. Остались только Ленин, Маркс и Энгельс. Зачем?
Жизнь потускнела. Изменились взрослые. Стали отчужденными и злыми. Даже в мелочах. В гостях у детсадовского друга его отец, военный летчик, прошедший войну, коммунист, ни с того – ни с сего очень злобно спросил:
– Що ты сюды кацапа прывыв?
Вот так я первый раз в жизни потерял друга. Может стал чуточку взрослее и стал обращать внимание на несуразности в поведении окружающих? Наверное, прорезалась логика, которой придерживались папа с мамой. Другую навязывали лозунги и действия родимых партии и правительства. Денежная реформа, которую декларировали как заботу о народе. Ну, да. Отеческая забота о достойной цене труда крестьян. Как интересно… Цена хлеба взлетела сразу в десять раз. Легче жить в деревне не стало. Налогами обложили даже саженцы деревьев в садах. Ооочень многозначная логика оказалась. Народная мудрость: «У лжи много языков…» Люди не возмущались, нет. Боялись. Только анекдоты втихую рассказывали. Ага: объявили международный конкурс «Научи обезьяну говорить». Выиграл, естественно, русский Ваня. У которого в финале животина, офонаревшая от брехни хозяина, взявшись за голову, орала «Ой …, ой … (в переводе с матерного – брешет)».
Ну да, наше философско-коллективное бессознательное: единство и борьба несуразностей (извините, конечно – противоположностей), оправдывающее жизнь, как свару противоречий. Объяснений не требуется. Привычку вырабатывайте граждане, при-выч-ку. Выжили тогда, выживем и сегодня. Может быть.
А может прислушаться к обезьяньему: «Ой…»?
Кому понадобился шелест «мудрого» руководства? Может трезво подумать и выбрать дорогу, которую предлагает судьба, а не искусственные указания «умников», дорвавшихся до власти? Попытаюсь посмотреть, как у меня это получилось.
И начну с детства.
Украина начала пятидесятых. Моя Родина. Красивая, цветущая. Вся в садах, обалденно пахнущая цветами и ягодами. Шумная и щедрая.
Ведь вроде, ничего особенного. Терны – провинциальный рудничный городок. Идеально чистенький и очень тихий. Булыжные мостовые, по которым изредка громыхают машины. А на тротуарах часто встречаются коляски инвалидов – страшные следы недавно закончившейся войны. На первое мая и седьмое ноября проходят демонстрации с огромным количеством людей, духовыми оркестрами и машинами, обтянутыми красной материей.
