Ярина
Завтра увидимся, детка…
Точнее, уже сегодня. Мой муж встретится с какой-то «деткой» сегодня. Я прикусила губу, сдерживая нервную дрожь. Свят вчера так громко говорил по телефону, совсем не стеснялся, что я могла услышать: это ведь наша спальня, наш дом, а он — мой муж!
Уже месяц я подозревала, с ума сходила, нервозной истеричкой стала, а Святослав бесстрастно отбивался от всех улик, называя меня маленькой девочкой, которая много фантазирует. Не Джульеттой, как раньше, а девочкой, абстрактно и безлико.
Возможно, муж прав, и я просто наскучила ему за пять лет. Брак по договоренности, разница в возрасте, взглядах, стремлениях, а еще моя фамилия. Неужели ненависть к извечным врагам Савицким победила чувства, что между нами возникли вопреки всему?
— Ярина, ты куда-то уезжаешь? — я вздрогнула, когда встретилась с темными глазами мужа в отражении. Он смотрел на меня странным пугающе-завораживающим взглядом, затягивая в себя, но не пуская ближе определенной черты, лично им проведенной.
Я поверила, когда сказал, что самое дорогое в его жизни это я, когда доказывал страстью, надежностью, защитой. Свят холил и лелеял меня, свою маленькую Джульетту. Наш брак более-менее примирил наши семьи, они заключили большую сделку, заработали миллиарды. Теперь все ждали внуков и наследников, но не скажу, что с радостью. Мой отец ненавидел семью Нагорных, ничего не изменилось. Они отвечали тем же.
Но ведь мы с мужем хотели детей! Свят дал мне закончить Гнесинку, устроиться и привыкнуть к новому почетному статусу госпожи Нагорной, но теперь пора. Я ведь была оранжерейным цветочком, любимой дочерью и выгодной партией, пешкой на шахматной доске отца: куда нужно, туда и двигал. Теперь я — жена и скоро стану матерью. Срок совсем маленький, даже на учет с таким не ставили, ведь все может произойти на четырех неделях. Я и сама не подумала, если бы не испугалась перемены в Святе и от этого не сделала тест. Я не хотела судьбы послушной собаки при гулящем муже: сидеть, лежать, молчать. Кухня, дети, церковь. Так многие из нашего окружения жили, но не я. Я любила Свята, но теперь сомневалась, любил ли он меня?
— Да, мама пригласила. Девичник втроем.
— Ты приедешь домой? — и опять этот взгляд, а руки сначала легли на мои плечи, плавно подбираясь к шее, смыкаясь на ней: загорелые длинные пальцы с художественной яркостью остановились на моем горле, поглаживая синюю трепыхающуюся венку.
— Нет, — выдохнула, глядя прямо в глаза. — Останусь на ночь.
Я ждала, что Свят не позволит. Он никогда не разрешал ночевать вне дома и без него.
Пожалуйста, останови меня! Пусть это равнодушие окажется страшным сном, а метки другой женщины — случайностью! Люби меня! Люби по-прежнему! Пусть хоть всю жизнь будет его «я тоже».
— Хорошо, — отступил и, достав из кармана брюк телефон, набрал кого-то, покидая мою спальню.
Я не хотела говорить о беременности, пока не узнаю правду. А когда узнаю… Кто же позволит мне уйти? Святослав никогда не отпустит меня. Я собственность Нагорного. Так он мне сказал в период недолгих ухаживаний. За пять лет брака я позабыла об этом, купаясь в его яркой страсти, но мой муж умел жестко напоминать, кто есть кто. Я много раз это видела, но никогда в качестве жертвы не представляла себя.
— Свят, — позвала, спустившись вниз и заглядывая в его кабинет, — я поехала.
Он бросил на меня рассеянный взгляд, кивнул, отпуская, и вернулся к переговорам, переходя на английский язык. У него какая-то важная сделка, так муж объяснял постоянные отлучки из дома и задержки на работе. Хотя объяснял это громко сказано.
Я поджала губы и, полная решимости, набросила золотистый ремешок на плечо, громко цокнула шпильками и вышла в ноябрьскую холодную ночь. У меня не было какого-то особого плана, просто хотела доказать, что у меня не разыгралась паранойя, как бы муж ни пытался убедить меня в обратном и… Нет, пусть лучше будет невроз на фоне беременности, чем его неверность. Потому что в нашем случае другая женщина — не столько разнообразие, сколько угасший интерес к семейной жизни. Пять лет — это ведь немного? Недолго, чтобы пресытиться и охладеть? Но если это так, что мне делать? Жить как мать: и его, и моя? Держать лицо, терпеть измены и рыдать в подушку?
