– Татьяна, Люба сегодня слишком капризна, – в трубке звучит
встревоженный голос воспитателя. – Вам нужно приехать.
– Я работаю. Меня никто не отпустит, – произношу с непомерным
чувством вины. До сих пор корю себя, что моя девочка вынуждена в
столь юном возрасте ходить в детский садик.
Любочке два с половиной и ее зачислили в сад. Не в ясли.
– Ваш ребенок плохо себя чувствует. Вы отказываетесь за ней
приезжать? – спрашивает с укоризной. – Мы уже вывели Любу из
группы. Она находится в кабинете медицинской сестры и пробудет там
до вашего приезда. Одна, – подчеркивает особо.
Только стоит представить мою малышку одну, без привычных рядом
ей людей и стен, как сердце моментально сжимается.
Нет. Ни в коем случае нельзя этого допустить!
Мне немедленно нужно приехать к малышке.
– Я вас услышала, – произношу стреляя глазами в сторону
настенных часов.
Через несколько минут наступает обеденное время.
– Через сколько вас ждать? – не унимается со своими вопросами
женщина.
– Как только отпустят с работы, – отвечаю чистую правду.
О том, что решаю пропустить обед и поехать в сад решаю
промолчать. Пока еще не понятно выйдет у меня или нет.
Может не получиться.
Расспрашиваю воспитательницу про симптомы и про жалобы, пытаюсь
сопоставить с тем, что было утром. Любочка у меня весьма терпеливая
девочка и то, что она никак не может успокоиться меня не на шутку
беспокоит.
Может быть съела что-то не то? Ей ведь нельзя куриный белок.
У малышки у него аллергия.
– Лизка, – подхожу к своей напарнице. – Выручай. Мне нужно
уехать. Подменишь?
– Опять? – устало закатывает глаза. Словно я каждый день прошу
ее об этом.
– Люба плачет и воспитательница попросила ее забрать, – коротко
сообщаю суть своего разговора.
Вдаваться в подробности времени нет.
– Тань, ну что ты вечно кипишуешь? Нормально там все, – Лизка
отмахивается от моих переживаний как от назойливой мухи. –
Воспитатели вечно преувеличивают. Они ответственность за ребенка
брать не хотят, – заявляет с умным видом.
У самой детей нет, а говорит так, будто как минимум пятеро.
Вечно все знает.
Завожусь.
И тут же заставляю себя унять накатывающее раздражение.
Каждый из нас проходит свой жизненный путь и тот, у кого он
легче, никогда не поймет того, у кого жизнь состоит из преодоления
препятствий.
Мне двадцать пять лет и я через столько всего прошла… Врагу не
пожелаешь.
– Ну подмени меня, – прошу засовывая гордость как можно глубже.
Сейчас не до нее, мне нужно к малышке. – Я быстро, – клятвенно
обещаю. – До сада и обратно.
Здесь ехать на самом деле пятнадцать минут. Я доберусь до Любы,
поговорю с медсестрой и воспитателем, заберу малышку и вернусь
обратно.
– У меня обед, – напарница словно меня не слышит. Игнорирует мою
просьбу и показывает на часы. – А у вас адаптационный период! –
заявляет с умным видом.
Закатываю глаза. Она упрямее барана, вот честное слово.
Наш адаптационный период закончился два месяца назад. Как раз
перед тем, когда я вышла на полную ставку.
– Не подменишь? – спрашиваю еще раз. Закипаю.
Лизка бросает на меня весьма красноречивый взгляд и достает из
сумки контейнер с домашней едой.
– У меня обед, – заявляет невозмутимо.
Коза!
– А у меня там ребенок плачет, – произношу не сдерживая
раздражения. Начинаю психовать.
Как можно ставить себя выше заболевшего ребенка?
Если она поест на сорок минут позже ничего страшного не
случится, ей даже на пользу пойдет.
А вот если у моей малышки что-то серьезное, то эти пресловутые
сорок минут могут стать самыми долгими минутами в ее жизни.
У меня больше никого не осталось. Лишь она.
Поэтому я так сильно беспокоюсь о своей девочке. Это
логично.
– Подумаешь плачет, – отмахивается словно это пустяк. – Это
ребенок, – фыркает. – Поплачет и перестанет.
