Глава 1.
Как много можно придумать определений слову безысходность. Для одного – это увольнение с работы, которой отдал четверть века. Для другого – разрыв отношений с любимым человеком. Школьник впадает в ступор от двойки за четверть, а жена от измены мужа.
Со мной все несколько сложнее. Просто потому, что жить осталось около месяца. Неделей больше, неделей меньше – не суть.
Год назад врачи поставили неутешительный диагноз – рак. Одно слово, а жизнь полностью изменилась. Все планы на будущее, рушатся, как песочный замок, подмываемый морской волной.
Диагноз поставили слишком поздно. Конечно врачи пытались бороться с болезнью, но тщетно.
За год я из довольно крепкого молодого человека превратился в его тень. Девяносто килограмм съежились до пятидесяти, а голова начала походить на бильярдный шар – с русыми волосами пришлось попрощаться. От меня прежнего остался только рост в 179 сантиметров и карие глаза.
Остался месяц, и провести его в больничной палате мне не хотелось от слова “совсем”. Видеть жалостливые лица медперсонала, принимать бесполезные лекарства и продлевать агонию умирающего организма. Нет, это было выше моих сил. Я сбежал. Точнее написал отказ от госпитализации. Все-таки кое-как ходить я мог, и обезболивающие препараты пока помогали. Остаток дней я хотел провести где угодно, но только не в больнице.
Добирался домой на метро, денег на такси не было. Да даже если бы и были, мне хотелось побыть среди людей. Посмотреть на безмятежные, иногда злые, или счастливые лица. Как ни странно, но это помогало отвлечься от своих проблем. Мысли о неизбежном не уходили, но отступали на задний план, теряли остроту.
В метро на удивление стоять не пришлось, нашлось свободное место, и я, сломанной куклой, упал на жесткое сиденье. Оглядывая соседей по вагону, незаметно для себя провалился в дрему, изношенный организм уставал даже от коротких прогулок.
– Молодой человек, уступите место, – раздался голос над ухом.
Пока я спал, вагон заполнился почти наполовину, сидячих мест не осталось, и видимо моя фигура показалась стоящей напротив женщине подходящей кандидатурой для того, чтобы поменяться местами. Вот только лица моего она не видела, а лысая голова скрывалась под капюшоном. Но стоило мне поднять голову, как глаза тетки немного округлились: наверное, не каждый день видишь человека, от которого остался практически один скелет, обтянутый кожей.
– Извините, – невнятно пробубнила тетка и быстро ретировалась в другую часть вагона.
Сил реагировать на произошедшее не было, лишь вяло промелькнула мысль, что теперь мной можно пугать людей.
Оставшийся путь прошел без приключений. Выход из метро, десять минут неспешного шага, пищание домофона, шум лифта, щелчок замка двери и вот я дома, точнее в съемной однушке, которую привык называть домом.
Здесь я живу уже два года. Хозяева где-то за границей, в живую мы виделись только один раз, когда заключали договор. Мне они жить не мешают, периодически звонят по скайпу, и я обхожу с ноутбуком квартиру, убеждая их, что все в порядке: стены не упали, мебель не разбита, а в ванной не завелись бомжи. Про мою болезнь они не в курсе, да и не надо им знать. Может я и поступаю некрасиво, но найти новое жилье в данный момент мне точно не по силам.
Квартира встретила пыльным запахом нежилого, а точнее редко посещаемого помещения. Так иногда бывает, когда уезжаешь надолго, а потом возвращаешься и понимаешь, что дом без хозяев пустовал. Порой мне кажется, что жилье потому так и называется, что в них люди живут. Не появляются наездами, не приходят переночевать, а именно живут. Наполняют помещение какими-то мелочами типа тех же магнитиков на холодильник, вешалок для ключей или пары кроссовок, небрежно оставленных у порога… И если жильцы уезжают, дом как будто впадает в спячку, дремлет в ожидании, как верный пес, и если никто так и не возвращается, то умирает. Но стоит хозяевам переступить порог, дом меняется, не пройдет и пары дней, как любой вошедший поймет – дом обитаем, он живой.
