«…ночь всегда пробуждает в нас фантазию и подливает в наши надежды сладостный яд мечтаний»
С. Цвейг «Завоевание Византии»
Осень дышала ей в спину, нашептывая позабытые заклинания. Или то был шепот черноволосой девы, которая однажды поманила ее в убранный золотым лес. А, быть может, это был шепот духов, что жили в золоченых кронах. Она не знала наверняка, да и было ли это важно теперь? В любом случае ей больше не спать крепко. Быть может, не так уж плохо было то неведение, в котором она жила раньше.
Но в те дни ее мучило то, что она не знала, кто она и откуда. Ей казалось, что она в кромешной тьме, которая могла скрывать как лучезарный свет истины, так и извивающиеся тени лжи.
Так было всегда, сколько она себя помнила. Это чувство сопровождало все ее детские и юношеские воспоминания, даже самые счастливые. Самым первым и самым светлым из них было воспоминание о ярком свечении, которое вливалось в ее сердце под темными приходскими сводами. Она помнила себя еще маленькой девочкой, сжимавшей ладони родителей, когда они входили в маленькую деревянную церковь на холме. Ей нравился запах свечей и ладана. Нравился уверенный голос священника, который наверняка знал, что скрывала тьма и как ее одолеть. Нравилось сидеть на узкой скамье, которая казалась самой удобной на свете. Она взрослела, но каждое воскресное утро этот детский восторг не покидал ее.
Но однажды пришла она – незнакомка с длинными волосами, скрывавшими лицо, которое, без сомнения, было прекрасно. Пришла и заслонила собой лучезарный свет.
Эта хрупкая, закутанная в прозрачное покрывало, фигура сначала являлась ей во снах. Сон всегда был один и тот же: она просто появлялась из ниоткуда, словно сотканная из паутины ночных сумерек. Какое-то время незваная гостья парила над кроватью, и лицо ее не выражало ни интереса, ни угрозы – ровном счетом ничего. Это был лишенный эмоций дух, который будто бы сам не знал, каким образом и зачем сюда попал.
В темноте Эль не могла различить ее глаз, но с первого визита призрачной незнакомки знала, что они не живые, что глаза эти, от природы зеленые, подернуты мутной пленкой. Так же, как тело было окутано прозрачным одеянием, глаза призрака окутывала эта словно пришитая к ним вуаль.
В тот день, когда Эль исполнилось семнадцать, незнакомка прозрела. Если раньше она парила несколько минут в воздухе, а потом внезапно исчезала, то на этот раз произошло нечто другое.
Сумеречная паутина снова соткала тело из белых нитей, а волосы – из черных. Длинные пряди ниспадали на белоснежное лицо, закрывая щеки и глаза, но Эль сразу почувствовала, что что-то не так. Она никогда не испытывала страха перед духом, лишь трепетный интерес. Каждый раз душу томило желание услышать хоть одно слово из мертвых уст. И вот в день рождения оно сбылось.
Глаза духа вдруг вспыхнули зелеными огнями, которые мгновенно сожгли закрывавшую их пленку. Девушка по-прежнему не видела их целиком – лишь уголки у переносицы, – но она откуда-то знала, что произошло под темной вуалью волос.
Как только дух прозрел, он обратил свой лик к Эль, лежавшей под толстым лоскутным одеялом и заворожено ему улыбавшейся.
Дух начал медленно спускаться. Волна воздуха смахнула, наконец, волосы в лица, и Эль увидела зеленые озера глаз. Глаза эти по-прежнему не выражали ничего, и в то же время в них можно было разглядеть всю красоту и мудрость мира, который лежал за железной дорогой, за пределами той деревушки, где она росла. Мир этот был для нее манящим и далеким, но в то же время она знала, что он не настолько далек, как звезды.
