Мы орудие Божье, госпожа Смерть,
справедливый косарь…
Из книги Иоганна фон Зааца, 1463 г.
В лето Господне 1410-е, в день июля 16-й – в год, когда на восточных рубежах Европы полыхала Великая война, в которой чешские полки встали на сторону язычников и схизматиков; в день, когда архиепископ пражский Збинкон во дворе своего дома, под радостный звон колоколов и вопреки воле короля Чехии государя Венцеслава, приказал зажечь костёр из книг еретических, раскольнических, вредных, – в тот самый день того самого года в славный город Прагу въезжал человек.
Путь его был долгим, ехал он с обозом богатого торговца сукном Яна из Бржезовой, назывался лекарем и одевался в чёрное, как паломник. А имя ему было Иоганн Целлер.
Ростом Иоганн Целлер был невелик, телом крепок, лицом бледен, и ничем особым не примечателен. При нём ехал дорожный сундук – больший, чем принято у людей его профессии, но пригодный для носки, обшитый кожей и запирающийся на два оборота. Ключ от хитрого нюрнбергского замка Целлер носил на шее вместо креста, ибо багажом дорожил, а в Бога не верил и в церкви не молился – лишь из осторожности и лицемерия бормотал «Амен» в конце мессы.
В оные смутные годы, когда во главе Церкви Христовой стояли сразу два папы, дети Магомета торжествовали в Азии, а еретики множились в Европе, вера пошатнулась, благочестие стало смешным, надежда на Царство Небесное – признаком скудоумия, в эти времена иные ждали Века разума, а иные – конца света.
Иоганн Целлер входил в число первых и верил в насущный разум, а не в несуществующее милосердие Божие. Привыкший полагаться на себя, свою голову и «Механику» Аристотеля, он носил ключ как верный залог того, что однажды откроет великую тайну.
Едва обоз миновал заставу, как Целлер спрыгнул с воза, сноровисто взгромоздил сундук на спину и зашагал прочь, на ходу простившись с достопочтенным купцом. Достопочтенный в ответ только хмуро кивнул, а когда его торопливый попутчик показал спину, смачно плюнул под левое колесо. Однако причина сего поступка осталась невысказанной, ибо Ян из Бржезовой от природы был молчалив, а странствующий лекарь заплатил за проезд своевременно, звонкими серебряными грошами1.
Только когда торговый обоз стал въезжать в ворота постоялого двора «Одинокая подкова», посветлевший ликом купец обернулся к вознице и веско произнёс:
– Сказано – и сказано не напрасно: всякий путь человека прям в глазах его, но Господь взвешивает сердца!
Возница – зверского вида рябой детина – истово перекрестился широкой дланью и в последний раз щёлкнул кнутом.
Иоганн Целлер шагал, разбрызгивая башмаками грязь и расчищая себе путь в плотной городской толпе. Жаркий воздух напоминал патоку и был движим лишь криками бродячих лоточников и возгласами лавочных зазывал. Всё прочее перекрывал тягучий, вибрирующий, почти осязаемый колокольный звон.
Толпа из тех, кто продавал, и тех, кто покупал, – простых лоточников, хитрых коновалов, странствующих брадобреев, нищих-прохиндеев, крестьян в бурой холстине, ландскнехтов в пёстрой рванине, напыщенных матрон, продажных женщин, безденежных монахов, прижимистых купцов – и детей, кои могли стать и теми, и другими, и третьими, – была дремучей и частой, как лес непроезжий. Внезапно сквозь переплетения всех звуков пробился зычный голос, прокричал надсадно: «Дорогу! Дорогу, slawische schweine!» Три всадника, пригнувшись к гривам взмыленных коней и хлеща плетьми направо и налево, ринулись в человеческую гущу, торопливо простучали подковами, унеслись в сторону ратуши.