Частная жизнь
Колледжа
св. Этельберта.
Дело о блуждающей душе
Глава 1. In Taberna. Студиозусы
– Ролло!!! Уши отрежу и псам шелудивым скормлю! – Рёв хозяина гостиницы перекрыл невероятный шум, наполнявший общую залу.
Человек тридцать сидели на скамьях, грохотали глиняными кружками по столешницам, хохотали над скабрезными шутками и невпопад подвывали в такт нестройным звукам, которые музыканты, отчаянно терзая свои видавшие виды инструменты, извлекали из биттернов и цимбал в надежде на бесплатный ужин. С потолка свешивались светильники в виде огромных колёс с торчащими по ободам вкривь и вкось свечами, дававшими, впрочем, очень мало света. В воздухе висели запахи дыма, браги, пива и жареного мяса. Девушки в передниках, раскрасневшиеся от духоты и постоянной беготни, обносили столы всё новыми порциями еды и выпивки – хихикая либо наоборот, гневно стреляя глазками, когда подвыпившие посетители стремились выказать им своё расположение.
– И непременно шелудивым, – буркнул под нос парнишка, – иначе воспитательного эффекта никакого. Ну, ну.
Ролло не очень хорошо представлял себе значение слова «эффект», но остался очень доволен произнесённой быстро и, кажется, к месту фразой.
Он сидел на корточках перед очагом, в котором над пылающими углями томилась насаженная на вертел половина бараньей туши; падающие капли жира с шипением разбивались о раскалённый лист железа с загнутыми краями, заменявший противень. Двое слуг по очереди медленно вращали вертел, морщась от нестерпимого жара. Ролло держал тот самый противень руками в толстых стёганых варежках. Минутой раньше юноша неловко дёрнулся, когда одна из деревяшек треснула, брызнув снопом искр, и пара ложек драгоценного жира выплеснулась в огонь. Пламя с гулом вырвалось наружу, обратив на себя внимание хозяина.
Хозяин был грозен, однако ж не зол, если судить по тому, что Ролло ограничился всего лишь одной безразлично-недовольной фразой. Он вытер под носом и вновь обратил своё внимание на ближайший к очагу стол, за которым устроилась компания из школяров. Стол стоял не напротив очага, а немного сбоку, в закутке – и тепло, и уютно.
Школяры вследствие близости таверны к университету были завсегдатаями «Льва и Единорога», а Ролло – их благодарным, хотя и незаметным слушателем. Во всяком случае, мудрёные словечки, которые он время от времени выхватывал из подслушанных разговоров, а потом, чтоб запомнить, тщательно повторял про себя, уже снискали ему в своём кругу репутацию человека рассудительного и основательного.
Тех, которые сидели за столом сейчас, Ролло не знал.
Весь круг земной делился на младших и старших, учеников, подмастерьев и мастеров, их слуг, их товарищей по цеху, жён и детей, и у каждого в этом мире было своё крохотное местечко. Местечко зависело от того, чья утроба произвела тебя на свет, и от какого отца, а ещё большое значение имело то, в каком месте: в замке (и при этом в каком замке), господском доме в городе, маленькой клетушке на втором этаже над мастерской, детской комнате при борделе, или крестьянской хижине – и принадлежность к сословию несмываемым клеймом отпечатывалась на лбу младенца.
У Ролло тоже было своё местечко: он родился непонятно где и непонятно как, и нашли его в подворотне замотанным в тряпки. Сменил за свою не особо долгую жизнь с дюжину мест жительства и дюжину хозяев. И, похоже, всё его дальнейшее существование должно было пройти возле этого самого очага, ну, ещё во дворе с метлой в руках, или конюшне с лопатой за плошку бобовой бурды в день. Незаконнорожденным и подкидышам иных мест не полагалось.
Он имел самое общее представление о том, что студенты тоже делятся на младших и тех, которые постарше, и те, кто помладше, вроде как должны были старших слушаться и даже им прислуживать. Там тоже имелась «субординация» – Ролло несколько раз мысленно покатал по языку мудрёное словечко, – но она срабатывала каждый раз по-разному и не всегда, и Ролло с превеликим интересом прислушивался к разговорам, пытаясь понять, на каких основах строятся взаимоотношения внутри огромного и такого таинственного Колледжа святого Этельберта – таинственного потому, что самого Ролло как-то раз внутрь не пустил противный старикан в капюшоне и с клюкой, целыми днями торчавший на ступеньках перед входом. Это был ни на что не похожий мир, устроенный по своим особым и очень странным правилам. Во всяком случае, не явно зависящим от места-знатности рождения, и благосостояния его обитателей. Любой, как начало казаться Ролло, мог стать там важной персоной, ну, может, и не особо важной, но уж во всяком случае не такой, о которую каждый имел право безнаказанно вытирать ноги. Школяры стояли друг за друга горой.
