В то утро она проснулась от громкого чириканья воробьев за окном. Солнце, яркое и совершенно бесцеремонное, светило прямо в глаза через незадернутую штору. «Что за концерт? – подумалось Алене. – Пойти прогнать, что ли, этих воробьев к чертовой матери?» На полу, перед разложенным диваном, лежал ее мобильник, Алена откинула крышку чехла, чтобы посмотреть время. Нет еще и восьми часов. Ее вчерашний приятель, отбросив простыни, громко храпел, лежа на левом боку. Алена встала, натянула майку, направилась в туалет. На спящего мужчину смотреть не хотелось. От одного воспоминания о вчерашнем вечере она испытала мучительный стыд – чувство, которое, как известно, многократно усиливает похмелье.
Кстати, о похмелье. Алена же обещала себе, что коли уж не удалось отвертеться от компании, то пить она ни за что не будет – пару бокалов шампанского и все. Поначалу так и было, она держала данное себе обещание довольно долго. Но потом этот вчерашний Костя… Алена поморщилась, вспоминая Костю, коньяк, который с ним пила, его нелепые ухаживания. Как она могла! Ведь сто раз уже говорила всем своим приятельницам, озабоченным ее неустроенной личной жизнью, чтобы больше никаких сводничеств, никаких знакомств, никаких мужиков! Клялась: увижу в нашей компании мужика без пары – сразу уйду. Но почему-то вчера не ушла. Мало того, пила с этим Костиком, а потом поехала к нему домой. Если коньяк еще хоть как-то можно себе простить, то ночную вылазку – уж точно нет.
Алена вышла на кухню, оглядела остатки вчерашнего застолья. В компании они и так набрались достаточно, но Костя и дома настаивал на продолжении банкета. На столе стояла двухсотпятидесятиграммовая бутылочка простецкого коньяка, на дне которой еще оставалась жидкость. Алена отвернулась, чтобы не стошнило, открыла холодильник в писках холодной минералки или кефира и не нашла ни того, ни другого. «Интересно, – подумала она, – этот красавец решил, что с утра, когда проснется, пошлет меня за пивом?» От мысли о том, что вчерашний ухажер может вдруг проснуться, Алена забеспокоилась. Только не это! Что угодно, лишь бы не столкнуться со своим позором лицом к лицу, не видеть мятого лица, не слышать никаких просьб, не объяснять, почему не хочешь оставлять номер своего телефона. Алена решила, что вызывать такси нужно, выйдя из квартиры. Не дай бог Костя услышит, проснется… Ну его к чертям собачьим. Лучше посидеть во дворе до приезда машины, послушать воробьев, подышать воздухом. Волосы стояли дыбом и не поддавались расчесыванию, Алена кое-как прижала их к голове, поспешно умылась. С собой у нее в сумочке были только помада и пудра. Алена чуть припудрилась, красить губы на такой мятой физиономии не имело никакого смысла.
Выскочила на улицу с отвратительным ощущением несвежести и нарастающей сухости во рту. По лестнице темного затхлого подъезда она спускалась на автопилоте, а выйдя на солнечный свет, ощутила всю полноту похмелья, которое только теперь начало заявлять свои права в полную силу. Внезапно накатила тошнота: результат смешивания шампанского с крепким алкоголем. Алена постаралась делать глубокие вдохи, чтобы муть на дне желудка улеглась, и почувствовала, что не за горами следующий этап утренней расплаты на вечернюю несдержанность – похмелье моральное. Стыдно ей было с самого утра, а сейчас ей стало еще и очень жалко себя. Ну почему у нее все через задницу? Почему она, в свои тридцать четыре года, сидит ранним утром одна во дворе чужого дома и мучается от раскаяния и жажды? Сложись жизнь иначе, это утро могло быть совсем другим. Этот солнечный, июньский день вполне мог начаться с аромата кофе и свежеиспеченных оладушков, нежного поцелуя в горячую со сна шею и ласкового шепота: «Любимая, пора вставать!» А могло оно начаться и по-другому. Алена вдруг представила себя с большим животом, подумала, как могла бы поглаживать его, переговариваясь с невидимым, но уже явственно ощутимым внутри человечком, и как Он, единственный и неповторимый, заходит в спальню с нежными бело-розовыми занавесками, присаживается рядом и протягивает ей стакан свежевыжатого сока. «Ты уже проснулась, любимая? Как спал наш малыш?»
