Франция, 1968 год.
Осенний лист, как невидимый странник, пролетал над вершинами моих родных гор. Этот лёгкий, неуловимый листочек, казалось, не знал ни тревог, ни забот. Он был таким мягким, его оттенки – от светло-желтого до тёплого золотистого – переходили один в другой, словно какой-то волшебный градиент. Он, казалось, не знал, куда его несёт ветер, и всё же, по своему пути, он смог дойти до меня. Я протянул руку и, как по волшебству, поймал его, как будто сама судьба мне его послала. Листок оказался хрупким, с легким шорохом, он был почти лишён целостности, но в этом была своя прелесть.
Я взглянул на него. Такой бедный, такой одинокий, но в то же время – в этом была какая-то необыкновенная лёгкость, лёгкость, которую он нес. Я чуть улыбнулся, едва заметно, с небольшой ухмылкой, и тихо произнес:
– Знаешь, листочек… ты чем-то похож на меня. Ты так же, как и я, странствуешь по этой земле. Ты борешься с препятствиями, стремишься понять своё место, искать смысл в том, что происходит вокруг. Ты хочешь понять – зачем ты здесь. Так же, как я… в 1944-м.
Тот год был тяжёлым, но в то же время ярким, невыносимо насыщенным событиями. Пять лет прошло с тех пор, как я встретил Гюнтера, с тех самых боёв в Лодзи, в Польше, которые навсегда отпечатались в моей памяти. Воспоминания об этом времени по-прежнему живы и ярки, почти осязаемы. Те моменты невозможно забыть. Всё было настолько невероятным, что оставило след в душе, который не исчезнет никогда.
Я часто думаю о том моменте, который изменил многое. Спустя несколько лет, когда я снова встретился с ним – неожиданно, как в каком-то сне. Та встреча, казалось, была предрешена. Невозможно объяснить, как и почему, но я ощущал, что она должна была случиться. И, несмотря на всё время, что прошло, каждый раз, когда я думаю об этом, я чувствую, как это воспоминание оживает, как бы поглощая меня снова.
Польша, Лодзь, 1939 год.
Гюнтер выскочил из канализационных катакомб, едва не став частью взрыва, который мог поглотить его целиком. Осколки, как предвестники судьбы, пронзили его грудь, оставив боль не только в теле, но и на душе.
Сквозь дым и боль мелькнуло движение – рука, простая, живая, не из сна. Она схватила его так, будто отчаянно искала всё это время. Гюнтер поднял взгляд. Перед ним стоял… Антуан Леруа. Тот самый. Не спасение – напоминание. О том, что мир ещё не кончился.
– Санитары! Здесь раненый! Носилки! Быстро! – голос Антуана прорезал гул обрушившихся зданий и утихших взрывов, как тихий отголосок в пустоте.
Гюнтер почти не ощущал собственного тела. В голове – лишь обрывки. Пылающий каркас шатрового дома, падающие балки… и лицо. Лицо, наклонившееся к нему, протянувшее руку. Знакомое. Тёплое. Живое.
Каштановые волосы, слегка взъерошенные, как будто только что выбрался из бурного ветра. Лицо – знакомое, почти не изменившееся за все эти годы. Глаза те же – тёплые, умные, с голубым оттенком. Улыбка, едва заметная, но такая же, как раньше, искренняя и немного озорная.
– Это он?.. Чёрт, не может быть… – пронеслось в затуманенном сознании Гюнтера.
Санитары осторожно поднимали его. Он не мог пошевелиться, но где-то глубоко внутри – удивление смешивалось с болью. Глаза полузакрыты, но разум всё ещё цеплялся за реальность, как раненый – за последний шанс.
– Гюнтер! Слышишь меня?! Франция будет свободна! Советы обещали поддержку! – выкрикивал Антуан, не отставая от носилок, будто боялся, что Бауэр снова исчезнет из его жизни.
Но слова проходили мимо.
Свобода… Советы… Мир… – звучали глухо, словно через толщу воды.
Что мне до этого? Я – часть Вермахта. Солдат. Просто винтик в военной системе, где приказы важнее жизни.
