Октябрь 1941 года. Неизменно скудный на сочные краски туманный Альбион в это время года и вовсе испытывает дефицит всякого рода оттенков. Насыщенные цвета не достать даже по продовольственным карточкам, их просто нет, и даже сильным мира сего ничего с этим не поделать. В пасмурную погоду все спит, но, когда осенний туман рассеивается, из паучьей летаргической пелены проступают очертания Кембриджа. Он все еще черно-белый, словно на хронике двадцатых годов, однако вместе с туманом ветер гонит и тучи – они презрительно расходятся в стороны, и первый за долгие дни луч солнца касается земли, серые стены домов краснеют в тех местах, где с кирпичей сошла штукатурка, бесцветные штандарты Британского союза фашистов превращаются в яркие и пугающие багровые предостережения всякому, кто усомнится во власти рейха на островах. Белая молния в синем круге по центру штандартов символизирует силу и вызывает вселенский ужас, как и сама эта необузданная природная стихия. Небо окрашивается голубым, листья на деревьях наливаются последними желтыми каплями из иссыхающего тюбика лета, даже крыши становятся черепично-бардовыми. Раскрашивается все, кроме воинственных патрулей на улицах. Черные плащи, сапоги и фуражки штурмовых отрядов полиции словно забывают перейти с черно-белой пленки на цветную… или просто не хотят, оставляют себе прежний зловещий вид. Редкие прохожие боятся поднять на них взгляд, торопятся пройти мимо, а если патрульный останавливает какого-то бедолагу, тот трясущимися руками достает документы и молится всем богам, старым и новым, быстрее бы проверка закончилась, быстрее бы продолжить путь к своей цели. Это вовсе не страх перед рейхом, как может показаться на первый взгляд, скорее наоборот. Но обо всем по порядку.
Старинный городской паб с бесхитростным названием «Кембридж Тэп» располагается на углу Пемброк и Сент-Эндрюс-стрит, смотрит окнами на тихий перекресток и здание закрытого колледжа. Вдоль тротуаров ухоженные клумбы и везде чистота – физическая, духовная и, конечно, расовая, по мнению тех же нацистских патрулей. В самом пабе непривычно много посетителей для ленивого субботнего дня. В отличие от тысяч питейных заведений Британии, «Кембридж Тэп» считается приличным местом и частенько открывает двери для всякого рода фашистских праздников и заседаний популярного нынче Англо-германского братства, в котором состоят все его завсегдатаи.
В пабе атмосфера более яркая, чем на депрессивной английской улице, и с красочным преображением самой этой улицы внутри становится еще ярче, торжественнее, словно Большой лондонский театр решил дать там небольшое выездное представление. Все двадцать столиков заняты, у бара не протолкнуться, по экранам четырех висящих в углах телевизоров всеми своими двадцатью пятью кадрами в секунду скользит одна и та же картинка – огромное взлетное поле, ракета на стапелях и куча людей, радостно сверкающих улыбками перед камерой. Все посетители паба с упоением смотрят на экраны, и лишь два молодых человека выбиваются из общей массы.
Они сидят за круглым столиком для четверых – два места еще свободны. Лицо высокого брюнета Кима немного смахивает на картошку, но не на такую, какая продается по скидке, а на самую аристократическую картофелину, победительницу королевского конкурса овощей. Он аккуратно зачесывает волосы набок и старается смотреть больше на свою кружку, чем на экран. У него острый, внимательный взгляд и немного сбитое дыхание. Его сосед Гай с более четкими и даже в какой-то мере привлекательными чертами лица тоже нервничает и никак не уберет руку от своих волнистых русых волос, каким позавидовал бы любой ариец Германии. Перед его обаянием и пронзительным взглядом не устояла бы ни одна девушка, будь таковые сейчас в пабе. Оба молодых человека сидят, спрятав длиннющие ноги под столом, но их высокий рост все равно заметен издалека.
