© Лека Нестерова, 2023
ISBN 978-5-0060-5480-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Золотою монетой —
за жизнь, за грехи —
Золотою, орлёною, неходовою —
Расплачусь. Белым светом,
свернувшись в стихи,
Расплачусь, и за милость мне эту с лихвою.
Мне б прожить только – тонко
по краю пройти:
И земного не взваливать бремени,
И во Царствие Божие не забрести,
раньше времени.
Мне б прожить – как слепому,
держась за плечо
Невесомое Духа Святого,
Пусть ведёт, пусть несёт, —
а мне всё нипочём
В этих сумрачных, душных чертогах
Изгнанья…
Тополиной листвы – золотой! —
Брошен сверху. Есть, чем расплатиться
За чернильный в тетради живой завиток
И за чистую снова страницу.
О, в сумеречность густоты дерев, —
Когда подёнщиной стреножен и задавлен,
Идёшь – вдруг глянешь: там звериный зев
Чужбины снова тебе явлен.
Хоть и сшивала хирургическая нить
Всех долгих лет, сшивала и лечила.
Но – нет, родная сердцу выть
Всё так и держит, никому не уступила.
И я смотрю в зияющий простор:
В нём всё, к чему так непривычен взор.
Но манит он, и тянет, и прельщает.
Куда опять? Молчит, не обещает.
И, крадучись, как будто холодок
Тревожной радости подступит нестерпимо…
И так всегда и всюду: словно рог
Свой носорог, несу тебя, чужбина.
И кажется порой, что, отродясь,
Везде чужой – и обрываешь связь
С такой же лёгкостью, как скорость рвёт перроны,
Как тащат в сумрак свой насупленные кроны.
Дворики и улицы кривые —
Грузно ниспадающий изгиб.
От объятий выгнуться – живые, —
Ветром расцелованы, могли б.
Но чутьём каким-то заунывным, —
И непобедимым потому, —
Кто вас проводил по этим дивным
ХОлмам разухабистым в дыму?
Вопреки и дыму и угару,
Вопреки безвкусицы иной…
Улицы и дворики, на пару,
Ну-ка, прогуляемся со мной!
Я вас пожалею, неприютная,
Павшая былинкой, где пришлось.
Мне всё ближе небо это мутное,
Этот чад – мой ветреный авось.
Как трубили гибельные своды! —
В ночь тащил трамвай людской поток.
Как, дрожа тельцами, антиподы
В сторону бросались из-под ног!
Как висели долго отчужденьем,
И душа пугалась им в ответ.
И миров недавнего крушенья
Всё стоял перед глазами свет.
Нужно было дням остановиться.
Пристальность, как пристань, обрести.
Чтоб, с ухваткой дошлого провидца,
Эту весть, как ножичком сгрести.
Вот она – вуалью погребальной
Словно веет, а под ней – глаза;
Вот она – историей опальной
В тех глазах – убитых небесах.
Вот она, вся суть её келейная, —
Сквозь ячейку – ясно и легко.
«Вот она!» – былинкою отдельной,
Я – за ней, с попутным ветерком.
Но, раскачиваясь и держась за нити
Шёлковые, – боязно порой
Мне от этой утончённой прыти,
Навсегда увлекшей за собой.
…Ах, прогулка нынче удалась нам!
И, в истлевшей пачкаясь золе,
Хнычет луч средь веток, так опасно,
Грузно ниспадающих к земле.
О, что-то случилось!
О, что-то такое случилось!
В заснеженный март обвалилось громовое небо.
И молньей озлилось…
И молньей как будто озлилось,
Оскалилось молнией в окна смешно и нелепо.
Но, может, сей росчерк
Грядущей весны небывалый
Всё тот же союз подтверждает
Их с вечными льдами.
И я не ошиблась, рождаясь,
Как небо, обвалом,
И с молньей в руке
Средь сугробов, бредущих грядами.
А, может быть, это —
Страшнее, сильней и желанней —
Рождается что-то,
К земному приблизившись краю?
Но вижу воочию: вспышкой
оконных посланий
Последняя тьма иллюзорной мечты догорает.
1996 г.
От музыки-Марины до моря недалёко.
А голос так высоко – высокогорья голос
Встречал открытой бездной и боль предвозвещал,
И силу беззащитности вселял;
И всплески волн октавных, и монолиты пенья,
И многоструйное небес теченье!..
И грудь разверстая плыла к ним жадным ртом —
Мир рушился телесный за бортом.
Ты называешь меня тучкою своею
За мои серые глаза.
Вот и печалей не развею —
