5. Язык – рупор мозга/вот и началось1
– Кирюха, ну ты что? Ты придумал, как мы на кладбище поедем?
Это взъерошенный со сна Порфирий Сергеевич Бим–Нетотов сбросил ноги с постели, почесал, извините, кокушки и, без извинений, левую сторону голой – формой под петушка имени Буша – ляжки.
Под прозрачной цыплячьей кожей с намёками старческих пупырышков видна сеть ручейков, в которых когда–то текла кровь, но теперь вместо неё алкоголь пивного происхождения.
Соседей по койке рядом с ним нет.
И никто не прочёсывает местность с приспущенными брюками.
– Давно воскреснул? А я токо что.
– А я вижу.
Проснулся я на самом деле давно, и вовсе не умирал.
Я и не пил практически: против Бима я трезвенник.
И всегда – против некоторых сексуально озабоченных – сплю в дягилевской длины и красоты трусах.
Разве можно Париж просыпать?
Откусите себе язык только за мысль об этом!
Хоть язык не виноват. Язык – всего лишь рупор мозга.
Зато язык ещё и стрелочник, удобный, потому как крайний. Все его рельсы ко злу ведут, не к козлу, тем паче не ко Киеву, тем паче не к нынешней заразе.
Или наоборот: лучше «благостнейшего языка, но с маскированными словесями, и без оных, однакож со ужасеся щрёными оскорбленьями, наикрайняйшаго стрелочника также нетутя.
Грешен носитель ево. Повесить на нево вся. Самим очищатися.
И самово растянуть велми. Сделать с него барабан, чтобы бубнил по делу, а не яки как. Площадь его ровно с барабан, если проварить хорошенько с каустиком».
***
Жёнка – ещё до разводной процедуры – говорила: "Ты меня обижаешь".
Я удивляюсь: "Чем?"
Она: "Словами".
Я: "Ты суди по делам, что ты на слова обижаешься?"
Она: "А я всё равно обижаюсь".
Я: "Я же тебя даже не бью… как некоторые".
Она: "Нашёл эталон".
Так и разошлись: слово за слово, слова материализовались, и привет родителям.
Без языка ты и не жив, и не мёртв, как в русской извращенческой сказке про неголую и неодетую.
Или как у Буратины: с языком ты скорее жив, чем мёртв.
6. Утро в Париже
Утро в Париже это НЕЧТО.
Это романтичное зрелище!
Особенно если едешь не с этими обормотами – хотя и с ними уже свыкся – а с нормальной девчушкой, готовой целоваться в транспорте и на скамейке, прижимать себя к твоим бёдрам, хвататься за руки, щебетать дурь и любиться ежевечерне за три бутерброда на бегу, за бокал вина в бистро и один полноценный обед в день.
Это покупатель так думает. А девушки думают всяко.
Наши девушки такое могут себе позволить, ничуть не стесняясь такой мизерной – считай, обидной цены.
А то и не цена вовсе, а компенсация материи с энергией.
Просто в человечьем мире такие приняты физические эквиваленты.
Хотя, если рассудить по справедливости – билеты, гостиница тоже в счёт. В счёт энергии передвижения и потенции массы, а также обслуге на карман, и всё такое.
Так что и не особо дёшево, если трезво рассудить.
Кто ж с тобой – ещё немного и вовсе старым пердуном и дряхлым пижоном – будет чпокаться, если у неё у самой деньги на билет есть.
Даже и не поедет с тобой, если у неё есть деньги на билеты туда и обратно и для показа той таможне.
Та–Можня этим озабочена.
Эта Не–Можня ничем не озабочена.
А в Париже без денег можно прожить на обыкновенных деревянных скамейках – на львиных – из чугуна – подпорках.
Кушать из мусорки: живи поближе к Чреву Парижа и дело в шляпе. Хвостоff от моркоwi наедитесь до отвала!
А если русской тёлочке подцепить парня – пусть даже тёмнокожего – то и вообще хорошо.
Хотя деваху в количестве одна особь французы не пустят: с русскими девками тут труба.
Того и норовят нашенские девки навсегда остаться там в загранке: замуж за ихнего богатенького выйти, прописку получить, потом развестись и хапнуть чужого имущества.
