Глава 1. Травма отвержения
За дверью послышались шаги. Последние шаги за сегодняшний день, в которых я уловила нотки борьбы и отчаяния, становились все ближе и ближе. «Цок! Цок!» – борьба. «Топ, топ…» – отчаяние.
Вдох. Стук.
– Добрый вечер! – поприветствовала я посетителей. – Меня зовут Нина. Я семейный психолог. Присаживайтесь.
Они ответили негромко. Расположились напротив друг друга на расстоянии в два стула. Мне стало немного не по себе: когда пары садятся вот так, обычно стадия их отношений зависает где-то между «мне безразлично» и «еще верю». Это самый тяжелый момент – выпускать наружу свои эмоции они ещё не готовы, но и нет сил идти до конца.
В кабинете всегда много «посадочных мест», намного больше, чем присутствующих в нем людей. Каждый клиент выбирает себе такое место, где ему комфортно, и это даёт мне бесценную информацию с первых же секунд нашей встречи.
Консультация ещё не началась, а я как специалист начинаю собирать информацию без единого звука и без единого вопроса, и кажется, эта привычка настолько прочно вошла в мою жизнь, что я уже не могу контролировать себя за пределами кабинета, и продолжаю делать то же самое дома, в кафе, с друзьями и вообще где угодно.
Место относительно психолога – желание власти. Место относительно друг друга – степень близости.
Супруги Инна и Константин вместе уже шесть с половиной лет. Они очень разные, так мне кажется на первый взгляд.
Женщина среднего возраста, тонкий нос, прямая спина. В темно-красном пиджаке, волосы собраны в пучок на самом верху и закручены в узел. Высокая, худая, немного печальная. Мужчина – чуть старше на вид, с невыразительным брюшком, выглядывающим из-под серого свитера, слегка отвисшие полные щеки, уголки губ смотрят вниз.
– Расскажите, что вас привело ко мне?
Холодный, совершенно безжизненный женский голос, струящийся откуда-то из самых недр человеческой души, из глубины гортани… Голос отчаяния. От него становилось тяжело: окутывала какая-то безысходность. Точнее, так: здесь говорила боль, в нем чувствовались металлические ноты.
А каково мужу с ней жить? Да, точно. Он забился в угол. Поза как будто показывает, что он снова хочет захлопнуть двери в свой внутренний мир, как двустворчатый моллюск свою раковину…
– Наверно, это мужу надо к вам. Я вот привела его. Он, понимаете… Он всё время избегает разговоров на любые темы, вот мы и пришли.
– Константин, а вы как думаете? Для чего вы здесь?
Голос из раковины. Он такой, как и должен быть у отшельника, рокочущий, бархатный, с перекатами, только подрагивание нижней губы и опущенные плечи выдают истинные эмоции…
– Да, я не умею разговаривать, вот так, как она хочет. Не умею и не могу.
Я молча слушаю, киваю.
– И вообще нет смысла говорить. Надо делать, – продолжил супруг.
– А кто в вашем детстве больше молчал, можете вспомнить? – спросила я.
– Мы выросли с мамой, папы не было. А мама постоянно ничего не говорила. Так что, да. У меня так всегда в детстве было, – вспомнил Константин.
– Расскажите ещё немного об этом, пожалуйста, – добавила я.
– Если где-то ошибался, то не разговаривала, потому что наказывала нас молчанием. Но так, если в общем… Не приучен обсуждать, скажем так. Наверно, оттуда моя такая… неприязнь к разговорам.
Он поднял глаза на меня и улыбнулся уголком рта, как будто сочувствовал мне. «Идти в терапию сразу с порога? Ради Бога, ну что я так растерялась?», – подумала я.
– Инна, что вы чувствуете, когда ваш супруг говорит это?
– Да я понимаю всё…
Обреченность на лице и грустные впадинки на щеках делали её старше, ирония Творца: чем человек несчастнее, тем отчетливее проступает его возраст.
